Ночь последнего дня - Татьяна Полякова

— Что плохого в том, чтобы чуть лучше узнать друг друга?

— Валяй рассказывай.

— Я? — возмутился он.

— Конечно. Буду узнавать тебя лучше.

Предложение ему не очень понравилось. Я разглядывала его, гадая, как он поступит. Попытается уклониться и перейдет к решительным действиям или предпочтет поболтать? Поболтать он любит, это ясно. Я прикидывала, кем он может быть. Внешность у Борьки самая обыкновенная, среднего роста, крепыш, довольно длинные волосы, зачесанные назад. Золотисто-карие глаза, которые часто встречаются у шатенов, были по-настоящему хороши. Большие, с длинными ресницами, взгляд с поволокой обещал райское блаженство. Кольца на пальце нет, но предпочел поехать ко мне, значит, если не женат, то имеет постоянную подругу, а может, просто осторожничает. Хотя вряд ли у такого парня дома золото-бриллианты, которые может свистнуть залетная девица… Мне надоело гадать, и я поторопила:

— Куда испарилось твое красноречие?

Он усмехнулся.

— А знаешь, довольно непросто рассказать о себе в двух словах.

— Я и три послушаю с радостью, — заверила я.

— Ну.., мне тридцать четыре года. Разведен. Дочь живет с матерью, встречаемся редко, отчима она зовет отцом, а меня дядей Борей, и меня это бесит.

— Поэтому вы редко встречаетесь?

— Поэтому. Я прекрасно понимаю, что делаю только хуже, но… Эй, куда это меня занесло? Не возражаешь, если я тебя поцелую? — виновато спросил он.

— Нет.

— Правда?

— Если ты так и не решил, чего хочешь, мы можем еще выпить и поболтать.

— Слушай, ты еле на ногах стояла, а теперь производишь впечатление вполне трезвого человека.

— Просто ты меня догнал, — заверила я.

Он обнял меня и неуверенно поцеловал. На райское блаженство я не очень рассчитывала, но и гнать его не хотела и ответила на его поцелуй.

Мы увлеченно целовались, пока не свалились с дивана на пол, принялись хохотать, как сумасшедшие, и почувствовали друг к другу большое расположение.

— Ты прелесть, — сказала он, когда я уже погружалась в сон.

— Надеюсь, твое мнение не изменится, когда завтра с утра мы будем страдать с перепоя.

Голова болела нещадно, оттого утром просыпаться я категорически отказывалась.

— Юлька, — потряс он меня за плечо. — Мне на работу надо.

— Валяй. Дверь захлопнешь, замок автоматический.

— А чашку кофе страдальцу?

— Сам. Все сам. Привет.

— Юлька…

— Еще слово, и я тебя убью.

— Понял. Сам так сам.

Он поцеловал меня и наконец заткнулся. Должно быть, ушел.

До двенадцати мне удалось поспать, потом пошли звонки по телефону. Звонили все кому не лень. Когда я решила выбросить телефон в окно, выяснилось, что спать уже не хочется. Я прошлепала в ванную, по дороге заглянула в кухню. На столе лежала записка: номер телефона, под которым Борис размашисто написал: «Браво! Брависсимо! Незабываемо! Если я сегодня умру от головной боли, то без сожаления. Все, что стоило испытать в этой жизни, я испытал».

— Придурок, — усмехнулась я, скомкала записку и выбросила в ведро. Но, стоя под душем, улыбалась.

Звонить ему я не собиралась, не потому, что на трезвую голову он был мне несимпатичен. Как раз наоборот. Привязываться к кому-либо вредно для здоровья, для моего здоровья точно. «Волки бегают в стае, — вспомнила я слова Ника и нервно хихикнула. — А самые умные в одиночку». Как-то, изрядно напившись, Ник излагал мне свою теорию, я слушала, пока хватало терпения, потом заявила, что все это — старая лагерная бодяга «не верь, не бойся, не проси», то есть чистый плагиат. Ник обиделся и с теориями завязал. Помнится, люди у него делились на шакалов, волков и зайцев. Почему именно зайцы, он не объяснил, вероятно, они ему просто нравились. Зайцев жрут, шакалы правят, а волки в основном грызут друг друга, если верить Нику. Но в одном он прав: легко поймать на крючок того, у кого есть привязанности. Самого Ника хрен поймаешь, у него одна привязанность — к себе, любимому. Вот и мне надо брать пример со старшего товарища. Так что о Борьке я уже забыла. А вот что там с Машкой, очень меня интересовало.

Покинув ванную, я позвонила ей в офис. Голос ее звучал страдальчески.

— Сочувствую, — сказала я. — Спешу напомнить: это было коллективной идеей.

— А я и не жалуюсь, — ответила Машка. — Если бы еще народ не жужжал вокруг… Все точно сговорились, так и лезут, так и лезут!

— Как там твой Антон? — все-таки спросила я, хотя, по большому счету, делать этого не следовало. Машка умница и сама все прекрасно понимает.

— Тони. Друзья его зовут исключительно так. Он пробовал объяснить, с какой стати, стал рассказывать историю своего детства, и заснул ближе к середине. Так что я знаю только то, что его зовут Тони и что у него было детство.

— Может, тебе повезло?

— Наверное. А знаешь, он симпатичный.

— Ага. Мне он тоже понравился. Правда, помню я его смутно. Он вроде рыжий?

— Иди ты к черту, — засмеялась Машка, и мы простились.

Убедившись, что холодильник пуст, я отправилась завтракать в ближайшее кафе. Нормальные люди к этому моменту уже обедали, и я, влившись в толпу трудящихся, взяла себе полноценный обед. И тут же заскучала, потому что вспомнила: сегодня понедельник, значит, как ни крути, а завтра вторник, следовательно, Ник спросит меня, где я теперь прикладываю свои умения, знания и опыт.

— Красивая девушка ищет работу без намека на оную, — грустно процитировала я.

Надо срочно что-нибудь придумать. Мои симпатии разделились между дворниками и смотрителями в музее. В пользу дворников — свежий воздух, в пользу смотрителей — хроническая спячка, которую я предпочла назвать медитацией. Я размышляла, к кому примкнуть, пока на ум не пришел Виссарион. И я устремилась в «Бабочку», лелея в душе надежду. Бар был еще закрыт, но, постучав в стеклянную дверь, я вскоре увидела Виссариона. Он не спеша подошел, открыл дверь и сказал:

— Дождя нет. — Точно я пришла за тем, чтобы узнать это. — Прекрасно выглядишь, — продолжил он, наливая мне чай.

— А ты меня хорошо видишь? — усомнилась я.

— Женщина обязана прекрасно выглядеть, проведя ночь с возлюбленным.

— А-а.., тогда, конечно. Откуда пришла благая весть?

— Девки, — пожал он плечами, — сказали, приличный парень, сразу видно, у вас любовь. И ушел он в восемь утра. О чем-то это говорит?

— О том, что ему на работу к девяти, — подсказала я.

— Я рад, что у тебя приличный парень. Твой Ник мне не нравится.

— А кому он нравится? — удивилась я.

— У него глаза дурные.

— Он сам дурной.

— Можно я спрошу тебя одну вещь?

— Валяй, — милостиво разрешила я.

— Ты красивая девушка. По мне, так даже очень красивая. Красивые девушки стараются выглядеть красиво, одеться, причесаться, подкраситься. А ты…

— Чего это на тебя нашло? — вытаращила я глаза.

— Ты словно нарочно ее прячешь.

— Кого?

— Красоту, — разозлился он.

— Я не прячу, я не демонстрирую. Когда не особо демонстрируешь, вокруг поменьше желающих тебя трахнуть.

— Ну, по большому счету, — засмеялся Виссарион, желая обратить разговор в шутку, — как раз об этом многие и мечтают.

— Ага. Тебя когда-нибудь трахали?

— Как же без этого, — вновь пожал он плечами. — Пей чай, стынет.

— Извини, — вздохнула я. — Страдаю с перепоя, тянет говорить людям гадости.

— Дождя нет, и слава богу.

— Обещают потепление, — поддакнула я. — Виссарион, возьми меня на работу.

— Кем? — удивился он.

— Ну.., давай подумаем.

— Повар у меня есть, ей одной работы мало, а если я возьму тебя барменом, чего сам делать буду?

— Давай ты возьмешь меня музыкантом, — озарило меня. — А что? Инструмент простаивает. Будем каждую ночь петь хором.

— И сколько я тебе за это должен платить? — нахмурился он.

— Согласна работать за кормежку. Наташка готовит так скверно, что я при всем желании много не съем, так что ты не обеднеешь. Правда, тебе придется оформить меня официально и платить налоги. Зато я могу еще мыть полы. Ну, так что? Согласен?

— Я подумаю.

— Некогда думать. Говори сейчас, не то придется мне идти в дворники. Ужас как не хочется.

— Ладно, — буркнул Виссарион, а я вздохнула с облегчением.

— Ты хороший человек. Когда помрешь, попадешь сразу в рай.

— В дурдом я с вами скоро попаду.

— Я тебя буду навещать.

— Убирайся с глаз и помни: сегодня мы поем хором.

Совершенно счастливая я покинула заведение. Теперь можно встретиться с Ником. Но он, точно нарочно, о работе не спрашивал. Я не выдержала и похвалилась:

— Сегодня приступаю.

— Да неужели? — съязвил он. — Тебя взяли мыть сортир на вокзале?

— Пальцем в небо. У меня теперь творческая профессия.

— Рисуешь «зебру» на асфальте?

— Руковожу хором.

— Ветеранов?

— Работников обслуживания. Волнуюсь, вдруг не получится.

— Брось. Тебе присвоят звание заслуженный работник культуры, а старым шлюхам сразу народных артисток.