Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Сергей Мохов

Первые 10 лет кладбище Кенсал Грин не было престижным местом, хотя оно по праву гордилось применением передовых на тот момент технологий: для обслуживания катакомб использовался гидравлический лифт. Родственники усопших могли выбирать способ захоронения: катакомбы, мавзолей, склеп или традиционную могилу в земле в обрамлении зелени (существовала богатая коллекция из почти 800 видов деревьев и кустарников). А чтобы сэкономить на садовниках, владельцы некрополя пускали бродить по нему коров.

В 1843 году на Кенсал Грин пожелал быть погребенным член королевской семьи — Август Фредерик, герцог Сассекский. За последующие примерно 70 лет здесь найдут свой покой 12 членов королевской семьи и 600 представителей знатных фамилий. Кенсал Грин стало национальным достоянием.

У «Магической семерки» были конкуренты. К одному из проектов этого времени относится «Metropolitan Sepulchre» Томаса Уилсона, начатый им еще в 1829 году. Согласно представлениям автора, Лондон остро нуждался в «доме для мертвых», которым должна была стать огромная пирамида на севере Лондона. В некрополе предусматривались помещения для обслуживающего персонала, висячие сады, фонтаны и собственная часовня. Гигантское строение планировалось построить из красного кирпича и облицевать черным гранитом.

По проекту Уилсона пирамида стала бы местом упокоения 5 миллионов англичан, принимая в год около 40 тысяч тел[73]. Предполагалось, что в усыпальнице будет 94 этажа, а в основании она займет 10 гектаров (квадрат со стороной почти 270 метров). Как говорил сам Уилсон, пирамида-кладбище — это «пример величественного великолепия, не имеющий себе равных в этом мире». Дело оставалось за малым — найти деньги. Для этих целей была учреждена Pyramid General Cemetery Company.

Согласно расчетам, на постройку и содержание здания требовалось несколько миллионов фунтов стерлингов — невероятная сумма по тем временам. Но что самое удивительное — часть денег удалось найти путем продажи мест в еще не возведенном здании. Уилсон даже пытался заручиться поддержкой парламента, но в ходе публичных слушаний проиграл проекту городского кладбища Кенсал Грин.

Проекты так никогда и не построенного лондонского «Дома для мертвых» авторства Томаса Уилсона. Согласно замыслу архитектора, пирамида смерти должны была стать последним пристанищем для более чем 5 миллионов горожан

Пирамиде-кладбищу не суждено было стать реальностью. Проект окончательно ушел в небытие, когда в 1852 году, урезанный в десятки раз, он был осмеян на всемирной архитектурной выставке.

Несмотря на появление новых кладбищ, лондонские бедняки предпочитали хоронить близких по давней традиции: на территории городских церковных погостов, зачастую в общих могилах. Но в 1840‑х годах происходит несколько важных событий, которые, как и случай с кладбищем Невинноубиенных, поставили точку в истории тотального влияния церкви в сфере захоронений.

События конца 1830‑х и 1840‑х годов — это второй этап окончания монополии церкви, который связан прежде всего с деятельностью Эдвина Чедвика — английского общественного деятеля, популяризатора публичной гигиены.

Он родился в 1800 году в пригороде Манчестера и первую часть своей жизни посвятил работе в государственной комиссии по делам бедных, где составил несколько важных документов о жизни английских бедняков начала XIX века[74]. Насмотревшись на тяжелые условия их жизни, Чедвик загорелся идеей реформирования санитарного обслуживания Лондона. Вместе с доктором Томасом Смитом он составил подробные отчеты о санитарном состоянии английской столицы, в том числе и ее кладбищ. Согласно отчетам Чедвика, ежегодно около 20 000 взрослых и 30000 детей захоранивались на территории менее чем в 110 гектаров, причем в уже существующие могилы. Комиссия Чедвика показала, что на кладбище в Клеркенуэлле, предназначенном для погребения 1000 тел, было похоронено 80 000, и могильщики были вынуждены кромсать тела, чтобы втиснуть погребаемых в небольшие могилки (Arnold 2006)[75].

Среди активных сторонников Чедвика был и доктор Уокер, который в 1839 году опубликовал знаменитую книгу Gatherings from Graveyards («Гнойники с погоста»[76]), где подробно описал царящую на кладбищах антисанитарию. Например, он приводит случай, когда по судебному решению необходимо было эксгумировать тело погибшего горожанина, захороненное на территории одного из церковных погостов, но местный могильщик не смог выполнить судебное предписание, так как в одной могиле покоились 26 разрубленных и утрамбованных тел. Труженик кирки и лопаты просто не смог собрать нужное тело из перемешанных останков.

Историк и антрополог Томас Лакер рассказывает историю другого судебного дела. В 1820 году духовенство одной из англиканских церквей запретило некому Джону Гилберту похоронить на церковном погосте его жену — Мэри Гилберт. Причина была неожиданной: он хотел похоронить ее в железном гробу. Церковь категорически отказывалась это делать, требуя, чтобы гроб был обязательно деревянным или чтобы гроба вообще не было. Джон Гилберт обратился в суд, чтобы разрешить этот спор. Согласно закону, прихожанин имеет право быть захороненным на местном погосте, если соблюдены все формальные правила, а сам покойный при жизни был достойным христианином. Это и являлось главным аргументом адвокатов Джона Гилберта. Аргументация же духовенства строилась на вполне прагматичных соображениях: железный гроб не разлагается, тем самым похороненный и его семья как бы приватизируют общественное место, делая дальнейшие захоронения в него невозможными. Частное право сталкивается с общественным интересом. По мнению Церкви, погост — это особая коллективная собственность: погребенный как бы арендует место до своего воскресения и находится под защитой того святого, чье тело лежит рядом. Поэтому попытки использовать погост как место «вечного захоронения» и «парка памяти» воспринимаются как попытка захвата «святой земли». Ведь эта земля действительно святая: в нее легло уже не одно поколение добропорядочных прихожан, которые смиренно дожидаются своего воскрешения. Суд поддержал церковь, а Джон Гилберт похоронил свою жену на городском кладбище, а не на погосте, и именно в железном, неразлагающемся гробу (Laqueur 2015).

Антисанитария, по свидетельствам Уокера и Чедвика, приводила не только к заражению почвы и вод, но и к прямой гибели самих могильщиков. Например, могильщик Уильям Джексон умер после копания могилы рядом с местом захоронения жертв холеры. Смерти случались не только из-за заражения, иногда могильщики умирали прямо во время копки, отравившись аммиачными газами, а многие священники даже не решались выйти на погост из-за удушающей вони (Arnold 2006).

Духовенство защищалось от этих санитарных аргументов всеми доступными способами. Например, епископ Лондона на заседании парламента, рассматривавшего в 1842 году очередные вопросы реформирования кладбищ, утверждал, что все аргументы об опасности погостов — это сплошь выдумка антиклерикалов, поскольку сам епископ спит уже много лет с открытыми окнами, выходящими прямо на погост, и все это время чувствует себя превосходно.

В 1842 году происходит событие, которое ставит точку в