Подари мне жизнь - Александр Трапезников

Елизавета Сергеевна вернулась домой, слегка пошатываясь. Но больше от пережитого потрясения, нежели от выпитой с новыми подружками водки. Она плюхнулась в кресло и вытянула уставшие ноги.

— Эге, матушка! Да ты, кажется, пьяна-с! — снисходительно заметил Петр Давидович.

— Это детали, — ответила она. — Сейчас надо говорить о другом. Наш Костя ждет второго ребенка.

— Где… ждет? — не понял муж.

— На вокзале, — усмехнулась жена. — А оттуда должен отправляться на запасной аэродром.

— Ты перегрелась. — Петр Давидович дотронулся до ее лба. — Сегодня жарко. Прими прохладный душ. Или ложись отдыхать.

— Ты не понимаешь! — вскричала Елизавета Сергеевна и вскочила с кресла. — У них с Ольгой будет еще один мальчик. Или девочка. А может, и двойня. Тройня. Короче, он вновь с ней сошелся. Какой идиот!

— Тебе принести валокордин?

— Не надо. Лучше накапай водки. Ситуация хуже некуда. Ольга опять беременна, а Костя должен на ней жениться, чтобы ехать в Израиль. Может быть, навсегда. О Боже, за что мне такие наказания?

Петр Давидович все же принес валокордин и накапал в стакан. Сам же и выпил. Потом беспомощно опустился на стул.

— Объясни толком, — попросил он. — Меня все время держат в неведении.

— Потому что ты рохля, — сказала Елизавета Сергеевна. — Мямля и нюня. Что ты сделал для своего ребенка? Ничего. Сам сидишь на обочине и его никуда пропихнуть не смог. А ведь у тебя есть старые друзья по институту и даже на очень хороших постах! Почему ты им не позвонишь?

— Стыдно, — понуро ответил муж. Потом поднял голову, глаза его заблестели: — Да, жизнь моя не удалась, я не директор фабрики, не крупный чиновник в министерстве. Я простой учитель. Но я горжусь этим. Слышишь? Горжусь. Я не беру взяток, не играю в политическую рулетку, не подстерегаю кого-нибудь с топором в подворотне и не дурю людям голову. Я их учу! Добру и справедливости, честности и правде. Красоте. Красота спасет мир, ты же об этом знаешь. И любовь, и вера. А жизнь…

— …Надо прожить так, чтобы не было мучительно больно, — перебила его Елизавета Сергеевна. — Знаем, надоело уже. Времена изменились. Больно теперь от того, что нет денег на самое необходимое. На кефир, на лекарства. А скоро и на хлеб не станет. И это ты называешь справедливостью, правдой? Да в гробу я видела твою честность! Нет, видимо, в нашей стране надо лгать, воровать, мошенничать и даже убивать каждого, кто встанет у тебя на пути! Только так ты сам сможешь выжить и обрести счастье.

— Ну что ты несешь, Лиза? — произнес Петр Давидович. — Ты ведь так не думаешь. Это все временно. Миллионы людей в России живут так же, как мы. Даже еще хуже.

— А мне на них плевать! Я о своей семье забочусь. О тебе и Косте. Да вот еще и об Антоне сейчас.

— Кто это?

— Внук твой! — прокричала ему в лицо жена. — Давай валокордин, выпью.

Приняв лекарство, Елизавета Сергеевна поудобнее расположилась в кресле и закрыла глаза. Она думала о том, что же делать дальше? Петр Давидович сидел рядышком, не шелохнувшись. Он сейчас вспоминал своих старых приятелей и решал: кому же все-таки действительно позвонить насчет Кости? Хватит ему санитаром мыкаться. Может быть, Мамлюкову? У него солидная фирма, к тому же с медицинским профилем. Да, надо позвонить Славке Мамлюкову, самому позорному и тупому двоечнику в их классе, ставшему теперь миллионером. И не откладывать! Он тихонько встал и направился к телефону.

— Сидеть! — коротко бросила жена. — Мы еще не договорили.

— Да-да, конечно, — быстро согласился муж и покорно опустился на стул. Так уж повелось со времен свадьбы, что он всегда немного побаивался своей более решительной супруги и, уж конечно, во всем полагался только на нее. Приготовился слушать.

— Значится, так, — с интонацией Жеглова-Высоцкого произнесла Елизавета Сергеевна. — Вопрос стоит ребром: либо деньги, либо Израиль.

И она поведала мужу то, о чем рассказали ей в кафе сестры. На лице Петра Давидовича явно обозначилось уныние. Он тяжко вздохнул. Вновь потянулся к валокордину.

— Такую бешеную сумму ни им, ни нам не собрать, — произнес он. — Даже если мы все вместе попытаемся ограбить сберкассу.

— Это, конечно, неплохая идея. Но отпадает. Ты со своими гуманистическими принципами завалишь все дело. А то и раздашь потом все деньги бомжам и нищим. А вот со Светой и Наташей я бы на гоп-стоп пошла. Они девки решительные, им терять нечего. Но попробуем все же другой вариант. Израиль.

— Попробуем, — согласился муж.

— Тогда вытаскивай из сундука свои еврейские корни, — улыбнулась жена. — Вот и ты, Петя, сгодился хоть на что-то. Будем делать из Кости ортодоксального хасида.

— Как скажешь, — кивнул муж. — Главное, не волнуйся.

Возле детской больницы на Юго-Западе прохаживался сосредоточенный молодой человек в футболке, джинсах и кроссовках. В руке держал автомат. Игрушечный. То и дело поглядывал на часы. Хмурился, куря сигарету. Это был Константин, коротко стриженный, загорелый. Ольгу он не видел уже пять месяцев, с того февральского дня, который они провели на даче. Но вот к больнице подкатил автобус, и она соскочила с подножки. Живот был у нее уже достаточно округлый.

— Девушка, эй! Вы бы не прыгали так из автобуса, коли беременны! — громко сказал Костя, идя сзади. — Спортсменка, что ли?

— Отвяжитесь, — ответила она, но, узнав голос, повернулась. — Ты?!

— Да, я, — улыбнулся он, пробуя ее поцеловать. Мешала выставленная ею ладонь. — Ладно, чмокаться не будем. Не очень-то и охота. У нас, советских, особенная гордость.

— Что ты здесь делаешь?

— Перевели работать в эту больницу.

— О, Господи!..

— Нет, шучу. Просто звонил тебе домой, а Наталья Викторовна сказала, что ты к пяти часам будешь здесь. Я и не знал, что Антошка в больнице. Извини, приехал бы гораздо раньше.

— А зачем вообще звонил-то?

Они остановились возле металлических ворот. Ольга была настроена явно враждебно. Константин смутился еще больше, стал вертеть в руках игрушечный автомат. Наставил его на охранника, а тот, видимо, был подслеповатым, тотчас же поднял вверх обе руки.

— Только не убивайте, п-пожалуйста! — заикаясь, сказал он.

— Пропустите нас! — потребовал Костя, входя «в роль».

Охранник столь поспешно посторонился, что даже споткнулся о стул и полетел на землю.

— Так и лежать! — сурово произнес Костя, а сам подхватил Ольгу за руку; они торопливо пересекли больничный дворик и обогнули административный корпус. Здесь и остановились. Ольга больше не могла сдерживаться, рассмеялась.

— Ты — как дите малое, — сказала она. — Не можешь без фокусов!

— Знаю я этих охранников, — ответил он. — Еще бы права стал качать, документы требовать, а у меня с собой нет. А вот террористам у нас везде — зеленая улица.

— Ладно, но ты зачем вообще-то сюда приперся? Пять месяцев не звонил, а тут — на тебе! Соскучился по Антошке, что ли?

— И по тебе тоже. Ты хоть в курсе, что наши матери столковались? Заключили сепаратный мир?

— В курсе.

— И хотят отправить нас в Израиль?

— И это я тоже знаю.

— Ну и что думаешь?

— Думаю, что из этого ничего не выйдет. Ты же не поедешь? — Ольга спросила об этом с какой-то долей надежды, но Костя не уловил интонацию. Он вновь занялся автоматом. Прицелился в нее.

— Нет, не поеду, — отозвался он наконец. — У меня здесь работа, экзамены на носу. Если не поступлю в этом году — значит, не поступлю больше никогда. Я так загадал. Тогда вся жизнь прахом, выше санитара уже никогда не прыгну, — и он повторил, опуская автомат: — Нет, ни за что не поеду.

— Вот и весь разговор, — произнесла Ольга и зашагала к корпусу, где лежал Антон.

— Девушка, эй, постойте! — крикнул Костя. — Я с вами!

Он нагнал ее и пошел рядом. Пытался заглянуть ей в глаза, но она отворачивала лицо.

— Я ведь сделал тебе второго ребенка, чего же еще? — спросил Костя. — На кого ты теперь-то злишься?

— На себя. На весь мир, — отрезала она. Потом добавила: — У него очень плохие анализы. Сейчас он снова на химиотерапии. Донор может понадобиться в любой день. А рожать мне еще через четыре месяца. Усек? Бык-производитель.

— Ну будет тебе! — сконфуженно сказал Костя. — А ведь можно же и стимулировать роды, я знаю. Тогда родишь не на девятом, а на седьмом месяце.

— Да ну тебя! — махнула рукой Ольга. Они подошли к входной двери. — Неужели хочешь посмотреть на своего любимого сына?

— А как же? Зря я, что ли, автомат покупал? А ты все-таки язва.

— Тогда ты — аппендикс.

Обменявшись любезностями, они вошли в корпус. Дежурная медсестра, узнав Ольгу, вопросительно посмотрела на Константина.

— Я муж, — сказал он.

— Муженек, — ехидно поправила Ольга. — Пока, увы, такой, другого не завелось.