Русское масонство - А. М. Васютинский

Аполлона Розенберг. Брат этого Розенберга играл значительную роль в шведском капитуле, и через его посредство русские масоны получили уверение, что в Швеции «были бы в высшей степени склонны оказать русским братьям содействие к приобретению больших познаний»[69]. Для этой цели воспользовались пребыванием в Стокгольме князя Александра Борисовича Куракина, отправленного в Швецию для нотификации королю брака наследника с вюртембергской принцессой Софией Доротеей. Вернувшись в 1777 году в Петербург, Куракин привез с собой конституцию для введения высших степеней шведской системы (Строгого Наблюдения), и в 1778 году был основан в Петербурге капитул Феникса, известный братьям-масонам под именем Великой Национальной ложи шведской системы, а 9 мая 1780 года учреждена директория для управления подчиненными ей ложами[70].

Став, таким образом, в тесную зависимость от Швеции и от главы шведского масонства герцога Зюдерманландского, русские масоны думали, что наконец получат оттуда высшие орденские познания, но скоро им пришлось в этом жестоко разочароваться. Петербургский капитул тщетно ожидал из Стокгольма этих познаний, которых, вероятно, не имела и сама Швеция. Есть известие, что для получения их был отправлен в Стокгольм сам Розенберг. Вернувшись, он прежде всего потребовал за привезенные им акты 1400 рублей. Братья хотя и считали его требования чрезмерными, тем не менее заплатили деньги: каково же было их негодование, когда в привезенных актах не оказалось ни одним словом более того, что они давно уже получили от Рейхеля![71] Среди братьев поднялись тогда раздоры, кончившиеся исключением из ордена Розенберга вместе с его братом[72].

Не удовлетворенные, таким образом, шведскими градусами, наши масоны к тому же крайне тяготились своей тесной зависимостью от Швеции, навлекавшей на них подозрения со стороны правительства: так, в 1779 году петербургский полицеймейстер Лопухин, по приказанию начальства, два раза был в гагаринских ложах «для узнания и донесения ее Величеству о переписке их с герцогом Зюдерманландским»[73]. Как раз в конце того же года произошло событие, окончательно погубившее шведское масонство в глазах Екатерины и всех русских братьев: герцог Зюдерманландский издал декларацию, в которой неожиданно для всего мира объявил Швецию девятой провинцией Строгого Наблюдения, приписав к ней в числе других местностей и всю Россию. Поступок его вызвал среди русских масонов чувство глубокого возмущения и страха за судьбу ордена в России. Действительно, вскоре после того «осторожная монархиня… приказала высокопочт. брату Елагину закрыть» ложи Гагарина; «после чего братья Гагарин и Турчанинов[74] уехали в Москву и стали учреждать там ложи, которые тайно работали по шведской системе»[75]. Тогда закончилось доминирующее значение Петербурга в истории русского масонства: первенствующая роль переходит теперь к московским ложам, в которых сосредоточились к тому времени лучшие русские интеллигентные силы.

Дальнейшая история шведской системы в Петербурге может быть передана в нескольких словах. Несколько лет спустя по закрытии гагаринской ложи в Петербурге открылась по шведской системе ложа Александра с десятью степенями (мастер стула Фрезе, затем врач Шуберт), далее уже от нее – ложи Дубовой долины (Zum Eichtal, мастер стула учитель Леонарди) и Аполлона (мастер стула брат Розенберга). Пока эти ложи работали негласно, они существовали беспрепятственно; но когда в одной из них[76] было устроено торжественное траурное заседание в память адмирала Грейга, Екатерина велела закрыть все ложи этой системы[77].

Переезд Гагарина не внес особого оживления в московские ложи: к шведской системе присоединились здесь ложи Трех мечей, Аписа, основанная незадолго перед тем (в 1779 году), Трех христианских добродетелей, работавшие раньше по английской системе, и Осириса, принадлежавшая, как мы знаем, к рейхелевскому масонству. До этого, то есть раньше 1781 года, в Москве действовали еще ложи Клио, английская, Латоны (очевидно, циннендорфская), Трех знамен (мастер стула П. А. Татищев, Строгое Наблюдение) и, по показанию Новикова, одна или две ложи «настоящих французских».

Среди главарей московского масонства главное место занимал бывший сотрудник Рейхеля князь Н. Н. Трубецкой, мастер ложи Осириса, не примкнувший к союзу Елагина и Рейхеля и в 1778 году соединившийся с Гагариным «на некоторых условиях». Вообще же московские ложи сильно страдали от отсутствия стройной организации и единства, и развитие здесь масонства шло по сравнению с Петербургом очень туго вплоть до тех пор, пока во главе его не стали главные деятели московского братства – Новиков и Шварц, приехавшие в Москву в одном и том же 1779 году – один из Петербурга, другой из Могилева. Они дали мощный толчок быстрому развитию масонства во всей России, положив начало самому блестящему периоду его существования, связанному с введением розенкрейцерства.

Новиков, по его словам, вступил в масонство еще в 1775 году в Петербурге, находясь «на распутье между вольтерианством и религией». Подобно многим лучшим людям эпохи, он впал в глубокий разлад с самим собой и «не имел краеугольного камня, на котором мог бы основать свое душевное спокойствие». В таком состоянии духа он «неожиданно попал в общество». Вначале, как и Елагин, он, по-видимому, не нашел в масонстве этого «краеугольного камня», так как хотя ему и были открыты при вступлении три первых градуса английского масонства, однако последнее ему не понравилось: он нашел здесь слишком мало нужных ему «преподаяний нравственных». Тем не менее Новиков не только не воспользовался данным ему при вступлении правом выйти из ордена[78], если найдет в нем что-либо «противное совести», но даже в том же году, в числе 9 братьев, способствовал учреждению новой ложи, во главе которой стал майор Я. Ф. Дубянский[79]. Причиной этого обстоятельства было, по его же словам, то, что «употребление сделало привычку, а привычка – привязанность и любопытство к учению масонства и изъяснению гиероглифов и аллегорий»[80]. Полученная здесь Новиковым четвертая степень английского масонства, однако, его не удовлетворила: услышав, что «истинное масонство привезено бароном Рейхелем из Берлина», он и его сотоварищи добились учреждения для них (через Розенберга) новой ложи уже по шведско-берлинской системе. Это была, конечно, ложа Латоны, в которой Новиков занял в 1777 году место мастера стула, освободившееся после отказа И. П. Чаадаева от соединения с рейхелевскими ложами[81]. «Тут, – показывал Новиков, – было все обращено на нравственность и самопознание, и изъяснения произвели великое уважение и привязанность». Новиков вскоре познакомился со многими выдающимися масонами – Н. Н. Трубецким, Херасковым, Гагариным. «Привязанность всех к сему масонству умножилась», а между тем ревность братьев не находила себе, как мы знаем, у Рейхеля требуемой пищи, так как он не давал высших степеней. Тем не менее по введении у нас шведского масонства Новиков не перешел на сторону Гагарина, хотя и был во время пребывания своего в Москве в 1778 году «почти насильно» принят в седьмую степень его системы. «Градус дан был рыцарский, – рассказывает Новиков, – и он мне совсем не полюбился и показался подозрительным». Рыцарские степени не привлекали его потому,