Калипсо (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)

«Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?», — сказал Мейер.

«Думаю, он сбежал с ней.»

«И что потом?»

«Я не знаю, что», — сказал Боунс.

«Когда вы видели его в последний раз?», — сказал Мейер.

«Во время последнего выступления.»

«И что дальше?»

«Он вышел в коридор с Винни.»

«Винни?»

«Винни Барраганом.»

«По коридору…»

«Чтобы отлить», — сказал Боунс.

«И что дальше?»

«Мы с Джорджи собрали вещи и спустились вниз, чтобы подождать их.»

«Где вы ждали?»

«Под навесом. Под навесом отеля.»

«Да, продолжайте.»

«Мы увидели Винни, выходящего из лифта, и побежали к фургону.

Через пару минут Винни подошёл к фургону, но Санто с ним не было.

Мы вернулись в отель и стали искать его, но его уже не было.»

«И вы думаете, что он ушёл с блондинкой, не так ли?»

«Разве не так бы вы поступили, чувак?»

«Что ж», — сказал Мейер, оставив этот вопрос без внимания. Он, честно говоря, не знал, что бы он мог сделать, если бы красивая блондинка в облегающем белом платье пришла и наложила на него чары, но он точно знал, что сделала бы его жена Сара, если бы заметила его выходящим из отеля «Шалимар» или любого другого отеля с такой блондинкой под руку. Через несколько минут копы Северного Мидтауна начали бы расследовать странную и непонятную смерть лысого детектива, чей череп был размозжен чёрствым бубликом. «Вы говорили об этом Джорджу?» — спросил он. «Что его брат мог уйти с блондинкой?»

«Нет», — сказал Боунс.

«Как же так?»

«К чёрту его», — сказал Боунс, подытоживая свои чувства к покойному Джорджу Чеддертону.

«Эта блондинка», — сказал Мейер, — «не могли бы вы описать её поподробнее?»

«Великолепная», — сказал Боунс.

«Какого она была роста?»

«Не меньше пяти футов десяти дюймов», — сказал Боунс.

«Сколько ей было лет?»

«Сначала я подумал, что ей двадцать, но полагаю, что она могла быть и старше. Ей было около тридцати, я бы сказал.»

«С чего вы это взяли?»

«Это видно по тому, как девчонка себя ведёт, понимаете? Эта была старше. Может, тридцать, а может, и чуть больше. Здоровая, понимаете, весь этот калифорнийский типаж, здоровые как чёрт, мужик, они могут обмануть вас всем этим здоровьем, вы можете подумать, что им двадцать, когда на самом деле им пятьдесят.»

«Но этой женщине на вид было около тридцати лет, верно?»

«Нет, но она себя так вела.»

«Я не понимаю», — озадаченно сказал Мейер. «Она выглядела на тридцать, или она…?»

«Откуда мне знать, как она выглядела?»

Мейер моргнул. «Что вы имеете в виду?», — сказал он.

«На ней была маска», — сказал Боунс.

«Маска?», — сказал Мейер и снова моргнул. «На свадьбе?»

«О», — сказал Боунс. «Да.» Он тоже моргнул. «Может, я что-то перепутал, а?», — сказал он.

Карелла и Мейер, разговаривая по телефону в восемь тридцать вечера, сошлись во мнении, что кто-то — либо Барраган, либо Боунс — точно что-то перепутал. Мейер предположил, что Боунс был человеком с дефектами памяти, а Карелла согласился, что, возможно, высокая стройная блондинка действительно была плодом воображения музыканта, поскольку она, похоже, осталась совершенно незамеченной Висенте Мануэлем Барраганом, который в остальном обладал полной памятью, когда речь шла о событиях той ночи семь лет назад, вспоминая даже обрывки диалога, такие как замечание Боунса о том, что отель поглотил всю семью Чеддертон. Ещё более странным показалось Карелле то, что теннисистка Боунса в Пасадене оказалась точной копией блондинки, которая первой заманила Санто на танцпол, где они танцевали щека к щеке под звуки оркестра Харви Купера (удивительно, что в истории Баррагана Купер был руководителем оркестра, а в истории Боунса — женихом), а затем вышли в ночь, где вместе и соответственно (выражаясь корректно) изгнали из себя его пубертатную страсть и её наступающую менопаузу, после чего навсегда исчезли с лица земли. По версии Баррагана, группа выступала на маскарадном балу, что казалось более вероятным, чем свадьба, о которой помнил Боунс, тем более что блондинка — если она вообще существовала — вдруг стала носить маску, когда Боунс задумался о ней чуть дольше. Барраган, похоже, был уверен, что это мероприятие проводилось в пользу больных рассеянным склерозом или мышечной дистрофией. Может быть, именно там Боунсу пришла в голову мысль, что Харви Купер был не только женихом, но и человеком, недавно окончившим медицинскую школу? И где это было — бальный зал «Звёздная пыль» или «Лунное сияние»? Или ни то, ни другое? Или всё вместе?

«Думаю, нам придётся ещё поработать над этим утром», — рассудительно заметил Карелла. «А пока они ждут меня за столом.»

«Кто они?», — спросил Мейер.

«Тедди. И Берт с женой.»

«Одни люди едят в хороших ресторанах», — сказал Мейер, — «а другие — в тюрьмах на севере штата.»

«Я поговорю с тобой утром», — сказал Карелла.

«Да, спокойной ночи», — сказал Мейер.

«Спокойной ночи», — сказал Карелла.

В ту ночь, лежа в постели с Тедди и прижимая её к себе в темноте, когда дождь хлестал по оконным стёклам, Карелла сразу понял, что она не спит, и, приподнявшись, включил лампу и озадаченно посмотрел на неё.

«Тедди?», — сказал он.

Она лежала к нему спиной и не видела его губ. Он тронул её за плечо, она перевернулась лицом к нему, и он с удивлением увидел, что в её глазах стоят слезы.

«Эй», — сказал он, — «эй, дорогая… что…?»

Она покачала головой и снова отстранилась от него, закрывшись от него подушкой — если она его не видела, то и не слышала; её глаза были её ушами, её руки и лицо — её голосом. Она лежала, всхлипывая в подушку, и он снова осторожно положил руку ей на плечо, она фыркнула и снова повернулась к нему.

«Хочешь поговорить?», — сказал он.

Она кивнула.

«В чём дело?»

Она покачала головой.

«Я что-то сделал?»

Она снова покачала головой.

«Что такое?»

Она села, взяла салфетку из коробки на прикроватном столике, высморкалась, а затем положила салфетку под подушку. Карелла ждал.

Наконец её руки заговорили. Он наблюдал за ними. Он знал этот язык, он хорошо выучил его за эти годы, теперь он мог и сам говорить на нём лучше, чем нерешительно говорить языком жестов. Пока она говорила с ним, слёзы снова начали катиться по её лицу, руки дрогнули, а потом и вовсе остановились. Она снова фыркнула и потянулась к скомканной салфетке под подушкой.

«Ты ошибаешься», — сказал он.

Она покачала головой.

«Я говорю тебе, что ты ошибаешься.»

Она снова покачала головой.

«Дорогая, ты ей очень нравишься.»

Её руки снова принялись за дело. На этот раз они выплеснули на него поток слов и фраз, говоря с ним так быстро, что ему пришлось попросить её сбавить темп, но даже тогда она продолжала говорить в слишком быстром для него темпе. Он поймал обе её руки в свои и сказал: «Ну же, милая. Если ты хочешь, чтобы я тебя выслушал…» Она кивнула, фыркнула и заговорила уже медленнее, её пальцы были длинными и подвижными, а тёмные глаза блестели от навернувшихся на них слёз, когда она снова сказала ему, что уверена, что Августа Клинг её недолюбливает, что Августа много чего наговорила и натворила сегодня вечером…

«Каких вещей?»

Руки Тедди снова зашевелились. «Вино», — сказала она.

«Вино? А что с вином?»

«Когда она произносила тост.»

«Я не помню никаких тостов.»

«Она произнесла тост.»

«По какому поводу?»

«За тебя и Берта.»

«За дело, ты имеешь в виду. За раскрытие дела.»

«Нет, за тебя и Берта.»

«Дорогая…»

«Она оставила меня в стороне. Она пила только за тебя и Берта.»

«С чего бы ей так поступать? Она одна из самых милых людей…»

Тедди снова разрыдалась.

Он обнял её и прижал к себе. «Милая», — сказал он, и она подняла голову, вглядываясь в его лицо, изучая его рот и следя за тем, как слова складываются на его губах. «Дорогая, ты очень нравишься Августе.»