Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

лётчиков выполнить во что бы то ни стало боевое задание, а не безалаберностью и кажущейся расхлябанностью. Это всего лишь досадные случаи, от которых никто не застрахован.

Иногда кажется, что вся авиация состоит из случаев — удачных и неудачных. Некоторые вызывают улыбку, некоторые — удивление.

Однажды в тёплый летний день, такой тихий, что былинка не колыхнётся, лётчику не хватило полосы при посадке, и он так зажал тормоза, что погорели тормозные камеры, пришлось катить самолёт вручную. Катили все свободные от полётов люди, в том числе и командир звена, в которое входил этот лётчик, и сам лётчик, старлей. Упираясь в бетон и крыло самолёта, командир возмущался:

— Это ж каким надо быть лётчиком, чтобы в таких условиях ему не хватило полосы! Медведя проще научить! И шоколадом его не надо кормить!

Наш старлей сопел, кряхтел, но молчал.

В этот же день, на этих же полётах, сжигает тормоза и выкатывается за полосу сам командир звена. Опять всё та же команда упирается в бетон и крыло и катит самолёт по рулёжке. Старлей, придвинувшись как можно ближе к своему командиру, как можно громче возмущается:

— Это ж каким надо быть лётчиком, чтобы в таких условиях ему не хватило полосы! Корову проще научить! И расходов никаких — дал сена, и залейся молоком!

Командир сопит, кряхтит и молча толкает самолёт.

На ночных полётах лётчик при пробеге после посадки выключил по ошибке двигатель. Хотел убрать закрылки, а выключил двигатель. Рычаги управления двигателем и закрылками на самолёте МиГ-17 рядом и чем-то похожи, лётчики не часто, но путали их.

На послеполётном разборе заместитель командующего воздушной армией, генерал, который был на этих полётах, в порошок растёр лётчика-старлея.

— Да как же можно быть таким бестолковым, несобранным человеком! Хорошо, что на земле уже такое случилось, а если бы дали команду уйти на второй круг, и ты вместо закрылков выключил двигатель? Опять бы нам играть печальную музыку Шопена?

Старлей слушал и понимал, что худшего лётчика авиация ещё не знала.

На следующих ночных полётах, в этом же полку, этот же генерал после посадки вместо уборки закрылков выключил двигатель.

По рации вызвал свою машину и уехал, не попрощавшись, не побывав на разборе полётов.

Принимали мой самолёт из ТЭЧ (ремонтная организация) специалисты эскадрильи. Начальник группы по вооружению в кабине, механик у лафета. Слышны их команды:

— Даю перезарядку! — кричит начальник.

— Есть перезарядка! — отвечает механик.

— От пушек! — командует начальник.

— Есть от пушек! — отвечает механик.

И тут раздаётся такой грохот, что все, кто был поблизости, попадали на землю. Три крупнокалиберных снаряда вылетают из ствола пушки, два бронебойных тут же прошивают топливозаправщик, бронебойно-зажигательный, чтобы спасти нас, дураков, от смерти и прочих неприятностей, «отруливает» от цистерны и улетает в сторону польской деревни и там взрывается на чьём-то огороде. Под топливозаправщиком лежал, спасаясь от жары, солдат-водитель, его только в конце дня выловили где-то на границе аэродрома. Долго ждали делегации с претензиями от обстрелянной деревни, но так и не дождались. Значит, пронесло.

Как-то летом, непривычно солнечным и тёплым, полк работал с боевым применением. Я готовлю свой самолёт к очередному вылету. Он жаром дышит после первого вылета, но усталости не показывает, всё в нём действует. Вооружейники готовят к подвеске бомбы, я проверяю кабину; как только бомбы будут готовы к подвеске, мне надо будет покинуть её во избежание несчастного случая. В соседнем самолёте сидит лётчик, майор Сорокин. Он уже пристёгнут ремнями, рядом на стремянке техник самолёта Миша Суслопаров. Сорокин, уткнувшись в приборную доску, включает необходимое оборудование, Миша следит за его действиями, следит, чтобы что-то не пропустить, чтобы лишнее не включить. И вдруг я слышу глухой стук, как кувалдой по бетону. Повернул голову в сторону соседей и вижу, как во всю прыть от самолёта чешут все, кто только что был рядом. Впереди всех бежали вооружейники. Убежал и Миша, уронив наземь стремянку. Я увидел на миг глаза Сорокина и запомнил их на всю жизнь, это были глаза человека, встретившего в полночь на кладбище привидение в белом. Ещё мгновение, и Сорокин со своими глазами как растворился в кабине, успев напоследок захлопнуть фонарь. Я в точности повторил его действия. Лежим на полу кабин и ждём того, что и должно случиться. Ждём пять, десять секунд, они тянутся долгими часами, а взрыва нет. Я приподнялся, выглянул наружу, под крылья, где должны быть бомбы самолёта Сорокина. Они спокойненько лежат на бетоне. Показалась голова Сорокина. Приоткрылся фонарь.

— Эй вы, герои! — кричит он зычно в сторону леса, из-за деревьев которого выглядывали беглецы, оставившие командира на произвол судьбы. — Как вам не стыдно, сукины вы дети! Бросить человека, чтобы спасти свои шкуры! «Сам погибай, а товарища спасай» Суворов для кого придумал?

С опаской поглядывая на мирно покоившийся смертоносный груз, подгребали к самолёту вооружейники.

— Ну, признавайтесь, герои, чьих рук это дело! — пытал Сорокин вооружейников, виновато потупивших взор. — Кто из вас задумал этот фейерверк?

До фейерверка, конечно, было далеко, конструктор предусмотрел и этот вариант, но факт испуга, даже зная, что ничего не случится, если на стоянке слетят с самолёта бомбы, исключить трудно. Для этого надо, чтобы они падали с регулярной частотой, превращая это событие в обыденность, — только этого не может позволить себе разумная и ответственная техническая братия.

Ещё раньше, тоже во время практических стрельб на полигоне, на одном самолёте заклинило снаряд, и во время посадки, от толчка, снаряд этот заскочил в ствол и пушка выстрелила. Снаряд влетел во двор к поляку и отбил ногу петуху. Через час поляк с петухом-инвалидом под мышкой и бронебойным снарядом-вещдоком в руке стоял перед командиром полка и убеждал его, что с одной ногой петух не заберётся на курицу, а если и заберётся, то толку с этого мало: будет соскальзывать. А это его самый лучший петух! Сошлись на пятикратной стоимости пострадавшего от нелепого случая бывшего любимца всех кур деревни.

Умудрились потерять во время полётов лётчика. До конца полётов — минуты.

— Как там у нас, — обращается РП (руководитель полётами) к планшетисту, — сколько ещё в воздухе?

— Раз, два, три, четыре, пять! — водит пальцем по странице журнала планшетист.

— Как пять? Почему пять? — удивляется руководитель.

— Пять.

— Дай сюда! — схватил журнал руководитель. — Ты видишь, Земцов должен был сесть час тому назад? Почему мне не доложил?

— Дык, я думал…

— Дык, дык… думал! Если бы думал, то увидел бы и доложил! Что мне теперь говорить командиру? Что с идиотами работаю? А ну, быстро на стоянку, посмотри,