Любовь без гарантий (сборник) - Агурбаш Ольга

Сеня родился чуть раньше срока, довольно слабенький и, как уже было сказано, с пятном на лице. Пятно это ни на кого особенного впечатления не произвело. Лева был несказанно рад рождению сына, носился вокруг Симы, не зная, чем угодить. Та тоже выглядела вполне счастливой. Малыш хоть и небольшим родился, но ел активно и набирал вес хорошо. С молоком у Симы никогда проблем не было.

Единственное, что ее тревожило, так это до сих пор невыясненное ей самой обстоятельство: кто отец ребенка? Она вглядывалась в детское личико и пристально изучала неясные пока черты. Мысленно воскрешала образ Василия и успокаивала себя: ничего принципиально разного во внешности двух мужчин не было. Оба кареглазы и темноволосы. А уж такие детали, как крылья носа, форма ушей и уголков губ, вряд ли кто-то будет исследовать досконально.

Семен рос смышленым мальчиком, рано выучился читать. В этом, правда, была явная заслуга девчонок. Они занимались с ним напропалую: одна учила писать, другая читать, третья завязывать шнурки на ботинках и справляться с пуговицами… К пяти годам он собрался идти в школу. Но не брали, никак не брали. Впереди маячила старшая группа детского сада, куда его по очереди водили старшие сестры.

Он рос любимчиком, заласканным, избалованным, но не капризным. Видимо, просто не было повода капризничать, поскольку все его желания удовлетворялись, не успев возникнуть.

Жили они в Белоруссии. Отец работал в администрации города. Мать тоже решила выйти на работу. Благо все дети были под присмотром: девочки в школе, Сеня в саду. Навещать родителей она по-прежнему ездила два-три раза в год. Чаще не получалось. Василия больше не встречала никогда. Томилась, изнывала, мечтала увидеть, но увы… И спросить ни у кого не могла. Ну как обнаружить вслух свой интерес? Как озвучить вопрос? С какой стати она, городская, замужняя женщина интересуется каким-то молодым конюхом? Да она, кроме имени-то его, и не знает ничего. Про себя решила: наверное, в город подался. Иначе за столько лет встретились бы… Она неоднократно ходила гулять в ближнюю рощу, будто бы по грибы, по ягоды, а на самом деле – вспомнить те несколько упоительных часов женского счастья, что удалось ей вырвать у непростой своей судьбы… Спасибо ей, судьбе, за такой подарок!

Родители «скрипели» потихоньку. Они будто бы законсервировались в своем состоянии, не ухудшая особенно его, но и не оздоравливаясь. Так, кряхтели, вздыхали, но держались. Ждали приездов Симы. От детей, правда, стали уставать. И она все чаще приезжала одна. Внука привезла как-то раз. Так отец первое, что сказал:

– Вот это богатырь! Вылитый Лева!

На этих словах Сима вздрогнула и четко вдруг осознала: Василий! Василий – отец ее мальчика. И клеймо – это отметина ее измены. Такой сладкой, но, видимо, преступной! И незаслуженно пострадавший ребенок – это ее напасть, ее беда, ее вина и боль! Она и не надеялась, что это гематома, что пройдет, рассосется, побелеет… Нет. Это ее наказание. Как наказание может рассосаться? Напоминает о себе каждый раз, когда она на сына смотрит. Но не только о наказании напоминает, о Василии в первую очередь.

Семья жила непросто. Материально в те годы всем было нелегко. Но с четырьмя детьми, что и говорить, управляться было сложно. И если девчонки еще кое-как справлялись с одеждой, донашивая друг за другом валенки, пальтишки и рейтузы, то для Сени нужна была мальчиковая обувь, рубашки и брюки.

Сима что-то перешивала из старых отцовских вещей. Бабушка вязала детям из собачьей шерсти носки, варежки, шарфы и даже безрукавки. Соседи отдавали что-то из одежды своих повзрослевших детей. Тяжело жили, но довольно мирно…

Война, случившаяся неожиданно, в первую очередь затронула именно Белоруссию. Неожиданность нападения и неподготовленность к боевым действиям рождали неразбериху, ужас и панику. Но как только население осознало опасность происходящего, все бросились спасаться. Хотя эвакуироваться удалось далеко не всем.

Лева, работая в администрации, прекрасно понимал необходимость эвакуации семьи. Но в первые недели никакой возможности вырваться не было. А когда ему выдали машину на два часа, сказав: «Срочно собирайся, вывози своих!», он буквально ворвался в дом:

– Сима! Дети! Срочно! Самое необходимое – и на вокзал! Поезд через два часа. – И добавил тихо, почти про себя: – Еще надо умудриться сесть в него…

Сима с дочерьми заметалась по квартире. Документы, жалкие запасы денег, кое-что из одежды, кое-что из еды…

Господи! Что брать-то?!

Лева бестолково носился от комода к столу, кричал только одно слово: «Скорее!» и ничего толком не мог собрать. Почему-то в руках у него оказались лыжные ботинки, он непонимающим взором долго смотрел на них, потом все же сунул в рюкзак…

В суматохе выбегали из дома, оставляя за собой разбросанные вещи, растрепанные книги, рассыпанную второпях крупу…

На пороге Сима обернулась, замерла на мгновенье, оглядывая с тоскою свое жилище, и вдруг с ужасом прошептала:

– Сеня…

И тут же заорала во весь голос:

– Сеня!!! Где Сеня?!

Девочки уже бежали с узлами по двору, водитель сигналил, торопясь уехать, а Сима никак не могла понять, где ее любимый сынок, где же Сеня…

Обезумевшими глазами она смотрела на мужа. Но тот ничего не видел и не слышал. Он укладывал узлы в багажник, покрикивая на своих:

– Быстро уселись! Ближе друг к другу! Сима, давай на заднее сиденье, к девочкам!

– Лева! Лева! Сени нет… – в голос рыдала Сима.

– Что? Почему нет?! А где он? – отец только теперь заметил отсутствие сына.

– Не знаю… – Сима беспомощно опустила руки.

– Он ушел к Сашке Ковальчуку… С утра еще… – сказала одна из девочек.

– Ладно, Сима, садись! Сейчас я вас на вокзал отвезу, потом за ним вернусь. Или водителя отправлю… – принял решение Лева.

Сима, беспомощно оглядываясь по сторонам, послушно подчинилась мужу, хотя внутри все сопротивлялось и трепетало. Тревога сжимала сердце так сильно, что Сима прижала руку к левой стороне груди, чтобы хоть как-то унять его бешеный ритм. Так и села в машину со слезами на глазах, сжимая рукой грудь…

Бегом, скорее, на всех парах… Машина рванула с места и понеслась в сторону вокзала…

В эту минуту с другой стороны улицы показался Сеня. Он возвращался от Сашки Ковальчука. Мать велела быть к обеду, вот он и шел. Шел и ворчал:

– Сколько можно командовать? Будь к обеду! Будь к ужину! Как будто я малолетка какая. Мне уже двенадцать, а мной все руководят… до сих пор меня маленьким считают…

Его бормотанье прервала соседка из дома напротив:

– Сенька! Где тебя носит?

«Ну вот, и эта туда же!» – зло подумал он.

А вслух недовольно ответил:

– А что такого?

– Да твои только что уехали! Вон, видишь, пыль еще не осела…

– Как уехали? – Колени почему-то подкосились и мелко-мелко задрожали… – Куда? А как же я?

– Вот я и говорю: где тебя носит? Беги, может, догонишь… Увидят, может, тебя…

На трясущихся ногах, с колотящимся сердцем, Сеня бежал долго. Пыль забивалась в рот, мешала дышать. Он кашлял, размазывал слезы по грязным щекам, спотыкался, падал и никак не мог осознать, что его бросили, оставили, покинули… Поверить в такое в двенадцать лет действительно невозможно…

Машину он не догнал. Шофер за ним не вернулся. Хотя он ждал. Сначала во дворе, потом дома, потом опять на улице. Периодически поднимался в квартиру, собирал в свой школьный ранец то одно, то другое… Ранец получился надутый, тяжелый и неудобный. Зато в нем лежало тонкое одеяло, бабушкины носки, спортивные штаны, нож, ложка, стакан, полбанки варенья, фонарик и свитер. Свитер никак не хотел умещаться, и Семен решил надеть его на себя, чтобы тот не занимал место в рюкзаке. Но в нем было очень жарко.

«Зачем мне свитер? – думал он. – Сейчас лето, жарко… Лучше рубаху взять».

Рубаха кое-как улеглась в рюкзак, и Семен, по-хозяйски закрыв дверь на ключ, спрятал его под коврик. Они всегда так с сестрами делали.