курьер.ru - вячеслав антонов

Но этого Андрей не сказал. Вышло бы грубо, а грубо разговаривать с этой женщиной он не хотел. По разным причинам. Например, потому, что эта встреча могла оказаться последней.

— Ты дала ей какое-нибудь имя?

Игрушкам часто дают имена — включая тех, которые стреляют.

—  Нет, ничего в голову не пришло. Смотри, — она забралась в седло, — вот так я тогда сидела. Точно?

—  У тебя упали туфли, а платье задралось вот так.

Андрей провел рукой по ее бедру, слегка приподняв легкую юбку. Женщина соскользнула с деревянной лошадки, уходя из-под мужской руки.

— Пошли вниз, кофе готов!

На кухне она поставила перед ним глубокий бокал с взбитыми сливками, политыми вишневым вареньем.

— Смотри, что у нас есть! Любишь такие? Я —

очень! Бери еще!

В глазах блеснули слезы. Или ему показалось?

«Женщина кормит мужчину, а тот уходит на войну. Бери, бери еще! Может, тебе того, этого?.. Мать так же кормила, когда уезжал: у самой на глазах слезы, отец отвернулся, а она — ну, съешь еще кусочек... Черт, сволочизм какой-то!»

—  Конечно, Пэт, с удовольствием, — кивнул Шинкарев. — А когда пойдем смотреть на камни?

—  Сейчас и пойдем.

День за окном внезапно потускнел; померкла и вновь загорелась зелень листвы, по которой промелькнули быстрые пятна света и тени. По саду прошел ветер, первые крупные капли упали на горячую черную дорожку.

—  Муссон пришел?

—  Нет, просто дождь. — Она вскочила из-за стола, схватив Андрея за руку. — Пошли скорее!

Все потемнело, замерло. Ливень обрушился на сад, когда они, уже мокрые, заскочили в легкий павильон, стоящий среди невысоких раскидистых сосен. Над ними поднималась восьмиугольная крыша из зеленой глазурованной черепицы; внутри было темно, сухо; застоялся запах пыли и старого дерева. С загнутых карнизов лились струи воды, летели брызги, а дальше стояла плотная стена, сотканная из отвесных серых нитей. Патриция, обняв тонкую красную колонну, молча смотрела на дождь, Андрей же, встав сзади, провел пальцем ей по спине, словно пересчитывая позвонки, а затем, пропустив ладони у нее под мышками, положил руки на грудь. Упругая ткань купальника поднималась и опускалась, под ней, в такт дождю, билось сердце, а из темного переплетения стропил внимательно смотрел глазок телекамеры...

—   У меня странное предчувствие, Эндрю.

—   Что-то определенное?

—   Нет, ничего... Может, просто грустно.

Дождь начал стихать, заблестела под солнцем мокрая хвоя сосен, а женщина, снова уйдя из мужских рук, стояла босиком в прозрачной лужице, подняв лицо к последним светлым каплям.

«А Чен-то прав. Даже такой дождик помешает здорово. А муссон придет, в грязи до ушей нахлюпаемся».

— Ну, что задумался? — крикнула Крыса. — Пошли посмотрим на камни.

Идти, собственно, никуда не требовалось. Камни лежали на узком склоне, по которому плескали ручейки; среди скал и валунов бурлили каскады; дождевая вода стекала в нижний пруд. Меж камней росли редкая трава и крупные белые цветы. От земли поднимался пар, мокрые глыбы блестели на солнце, показывая свои яркие и чистые цвета. Патриция высоко подняла юбку, ее крепкие загорелые ноги были забрызганы грязью. Она положила руку на мокрую бугристую поверхность.

—   Все камни привезли из Китая.

—   Зачем?

—   Это классические камни, упомянутые в старом каноне по устройству садов. Вот эти, с прожилками, как у яшмы, — с гор Линби. Причудливые, с дырками — со дна озера Тайху, их так проточили волны. Большие белые привезли с гор Кунынань, это в провинции Цзенсу. Плоские, с красным узором, — из Шаньдуня, а беловатые, с черными вкраплениями, — с Юго-запада. Всего, как видишь, пять пород.

«Китаец ее учил? Интересно».

—   Откуда ты знаешь?

—   Я люблю камни, — ответила Патриция. — Я молчу, они говорят.

—  Как это?

—  Ветер свистит в отверстиях. И еще вот так. — Подняв железную палочку, видимо специально положенную у причудливой глыбы, она ударила по камню. Над садом поплыл глубокий, чистый звук.

—  Нравится? Попробуй сам.

Эхом на удар Андрея донесся автомобильный гудок.

— Чен приехал, — сказала Патриция враз изменившимся тоном, деловым и тревожным одновременно.

—  Все, идем.

«Да, это все».

***

Чена они нашли на кухне. С чашкой в руке он задумчиво стоял перед открытым холодильником, раздумывая, что оттуда взять. Китаец был одет в военную форму, обут в тяжелые армейские ботинки. Рукава пятнистого кителя высоко закатаны, знаков различия нет.

—   Здорово! Ну как у вас, все нормально? — спросил он, внимательно глядя в глаза Андрею.

—   Нормально, нормально! Иди за стол, сейчас я тебя накормлю, — ответила Патриция, плечом отодвинув Чена от холодильника.

—   И его накорми, — распорядился тот, показав на Шинкарева. — Мы уезжаем.

—   Ох, Чен... — Патриция прислонилась спиной к холодильнику, глядя в сад. — Что-то плохо мне.

—   У вас тут правда все нормально? Ладно... — Чен обнял Патрицию за плечи, — не переживай, детка, прорвемся!

«Никогда не любил этого «прорвемся». Все, кто так говорил Андрею, не собирались никуда прорываться — наоборот, норовили, схватив кусок, быстро уйти в кусты. Хотя к Чену это не относилось. По крайней мере, Андрею хотелось так думать.

—  Все, пора, — сказал Чен, поднимаясь. — Aurevoir (До свидания (фр.)), детка! Ты что, с нами?

Патриция тоже поднялась:

—   Не хочу здесь торчать! Поеду в город — прошвырнусь по супермаркету, посижу в баре. А что, нельзя? — В ее голосе послышался вызов.

—   Тебе решать. Только ты... без глупостей.

—   Не учи.

Перед воротами стояла машина Чена — «Хаммер», который привез их с Андреем вчера. Только водителя за рулем не было. Патриция, не попрощавшись, хлопнула дверцей «Порше»; из-под широких колес ударило песком, и машина, рявкнув двигателем, стремительно ушла за поворот.

— Хорошая девочка, — заметил Чен, включая заднюю передачу и осторожно разворачиваясь. — Мало таких.

В голосе звучала теплота. Похоже, этот китаец относился к Крысе как к младшей сестре.

—   Какой хрен — «девочка»! — грубо возразил Шинкарев. — Да там клейма ставить негде!

—   Ты что?!

У Чена даже рот приоткрылся от удивления. А Шинкарев того и добивался. Надо немного «покачать» сознание китайца. Для дальнейшего разговора.

— Что говоришь-то?! — переспросил тот, выводя машину на шоссе. В голосе появилась тревога.

«Боится, что ночью их засек?»

—   Целку из себя строит! — пренебрежительно бросил Шинкарев.

—   Не дала? — Китаец мгновенно изменил тон, заговорил о Патриции столь же пренебрежительно. Явно стремился удержать контроль над беседой. Он слегка похлопал Андрея по колену: — Я же говорил, от нее не зависит.

—   А от кого зависит?

—   От Ши-фу.

Андрей это слышал. Но не от Чена. А теперь ему еще раз подтвердили, что Ши-фу контролирует его роман с Патрицией. По всей видимости, используя ее как приманку — то приближая к Андрею, то отдаляя. А зачем Ши-фу нужен он, Андрей Николаевич Шинкарев?

— Интересный у вас Ши-фу, — заметил Шинкарев после некоторого молчания. — Крысой командует. Даже не знаю, хочу ли я с ним познакомиться.

—   И он не знает, — спокойно произнес Чен. — Может быть, ты ему не нужен. А может, нужен.

—   Скажите, какая честь... И кто будет решать?

—   Как дела пойдут. — Китаец пожал плечами, не отрывая взгляда от дороги. Гудя мощным дизелем, «Хаммер» разгонялся перед подъемом. На закатном небе вновь громоздились тучи.

Глава десятая

—  Кстати, как моя посылка? Ты передал? — спросил Андрей, промолчав минут сорок, пока машина поднималась на очередной перевал. Стемнело, водитель включил фары.

—  Кстати, тебя ищет полиция. В аэропортах и на вокзалах.

—  Почему?

—  Одного ты у бара кастетом рубанул, помнишь? Помер он, бедняга.

«Вот уж точно говорят: «Бог создал вора, а черт — прокурора"»,

—  А почему они вообще на нас насели?

—  Боишься?

—  При чем тут «боишься»?

—  Дело не в тебе. Просто не повезло, что ты вышел на нас именно в тот момент. Ситуация заваривается круто, так что давят на всех.

—  Кто давит?

—  Странный вопрос. Враги. Плохие парни. Те, кто против нас.

—  Пастухи? Боевики-мусульмане?

—  Не только. Я же говорил, еще будет время объяснить.

«Ничего не скажешь — «мистер Джеймс Бонд Поневоле и миссия в Чучмекистане».

Снова ехали молча. В круглом пятне света от фар бежал навстречу асфальт. Андрей думал о Патриции, вспоминая странную ночь и не менее странный день: загорелое тело в прозрачной морской воде, молодая женщина, трогающая заряженный автомат, а потом вскинувшая руки под дождем в саду камней. И чем больше он думал, тем яснее понимал, что он любит Патрицию, эту странную полуфранцуженку-полуамериканку, прежде одну из многих, встречавшихся ему на курьерских дорогах, а теперь единственную... Как сказано в умной книге, самая сильная страсть человека по отношению к другому человеку — заинтересованность. Заинтересованность в другом есть любовь, лишенная животного, коровьего тепла. Любовь, стало быть, есть заинтересованность, напитанная этим коровьим теплом.