Каникулы - Ирина Анатольевна Кавинская

одну занозу. После вчерашней тирады Джи Хе мое рвение в уборке означало: «Я стараюсь на благо общины. Я – такая же, как вы».

После туалета справиться с душевыми оказалось довольно просто – даже не приходилось задерживать дыхание. Хлорка очень хорошо все отмывала. Стоило потереть посильнее, и исчезали даже темные пятна плесени, расползавшиеся по углам. Я с таким упоением надраивала пол, что, не заметив, толкнула полку с жестяными тазиками и ковшами. Она чуть было не рухнула вниз вместе со всем скарбом, но мне удалось вовремя схватить ее и, удерживая на весу, подпереть снизу упавшей на пол доской, которая поддерживала ее до того, как была выбита моим неуклюжим движением. «Какие биотуалеты? Они даже полку нормально прибить не могут!» – ворчала я про себя.

Наконец, кажется, и запаха затхлой сырости не осталось. Или я передышала хлором, и мой нос потерял чувствительность? Когда я возвращалась в туалет, чтобы слить грязную воду, туда прошла Джи Хе. Выйдя спустя пару минут, она посмотрела на меня с одобрением: я не зря старалась.

Следующее задание было таким же, как и накануне, – сбор хвороста для костра. И, хотя вчера мне удалось избежать участия в том кошмаре, который сектанты называли вечерними посиделками, сегодня исчезнуть не удастся.

Мы должны были отправиться в лес втроем – я, Тэк Бом и долговязый парень, который вчера сидел со мной на уроке корейского. Услышав, как Тэк Бом обратился к нему по имени, я наконец узнала, что его звали Ан Джун. Впервые я присмотрелась к нему, и он показался мне обычным – кореец как кореец. Вот только… Глаза его были какими-то странными, как будто затуманенными, что ли… Даже когда он смотрел на меня в упор, казалось, будто его взгляд блуждал где-то в потустороннем мире и видел он что-то совсем другое – доступное лишь ему одному.

Признаться, я была рада, что он должен был идти с нами. Ехидная улыбка Тэк Бома и его перешептывание с Чан Мином мне совсем не нравились. Но именно Тэк Бом был среди нас старшим, а значит, автоматически становился главным. Мы должны были следовать за ним и слушать его указания.

Углубляясь в лес, мы молчали. Тэк Бом шел впереди и не оборачивался. Даже во время ходьбы он не прекращал странно дергаться и, наверное, все так же жевал. Ан Джун следовал за ним. Когда он оглядывался, и я видела его лицо, оно казалось напряженным. И какого только бреда я могла наговорить ему вчера на уроке? Ох, вспомнить бы хоть что-нибудь… Вдруг Тэк Бом остановился.

– Здесь разделимся, – сказал он. – Ходить друг за другом нет смысла. Собирайте все, что найдете, и через час встречаемся здесь же.

Разделиться в лесу, с каждой минутой мрачневшем в сгущавшихся сумерках? Странная идея. Но Ан Джун кивнул, а значит, мое мнение будет в меньшинстве, да еще парни решат, что я трусиха. Пришлось промолчать.

Мы расходились в разные стороны, постепенно удаляясь друг от друга. Я собирала сухой хворост, но перекладывала его отсыревшими ветками – если костер будет плохо гореть, возможно, вечерние пляски не затянутся. Мы решили бежать за полночь, когда все наверняка уснут. С собой возьмем только еду, воду и теплые вещи. И спички – вчера Кате удалось стащить упаковку во время ночной вакханалии. Она, как всегда, быстро соображала. Все успевала, не тормозила. Умела сориентироваться.

Она с легкостью поступила на медицинский. С ее баллами по ЕГЭ в любом вузе Катю оторвали бы с руками и ногами, но она выбрала тот, где училась мама, – Сеченовский университет.

Меня медицина никогда не привлекала. С детства я ненавидела бесконечные бело-серые коридоры районной поликлиники, в которую регулярно наведывалась из-за проблем со зрением. Мне не повезло – зрение у меня в папу. Проблемы обнаружились уже в раннем детстве, но в старших классах случилось ужасное – мне пришлось носить очки. Какая-то нелепая пара стекол в пластиковой оправе разом изменила мою жизнь.

Я чувствовала себя ущербной, замкнулась в себе. Буллинг – слово, которое даже звучит как поднимающиеся к горлу рвотные массы, – тогда я узнала его значение. Друзей как подменили, точнее – они попросту испарились. Когда становишься «неформатным», удивляешься, почему люди так легко ведутся на внешние изменения. Но… Все дело в том, что они неизбежно влекут за собой и внутренние: я до того стеснялась, что ходила как немая, мечтая слиться со стеной. Тогда меня поддержала сестра. А когда «егэшная» нервозность схлынула и я поступила на архитектурный, очки сменились на линзы. В восемнадцать я сделала операцию.

Зато теперь даже в сгущавшихся сумерках я хорошо различала темный силуэт впереди. Мы с Тэк Бомом и Ан Джуном разошлись в разные стороны, но, похоже, собирая хворост, я свернула и пошла по следу кого-то из них. Фигура была не очень высокой – видимо, это Тэк Бом. Но… Он не собирал хворост. Он стоял метрах в ста от меня на полянке – на несколько метров вокруг него не росло ни одного дерева. Хорошо утоптанная земля под его ногами казалась темной проплешиной среди сплошного зеленого ковра. В центре я увидела кострище: круг камней с шалашиком хвороста внутри. Рядом лежал крупный камень, а перед ним стояла подставка-тренога, похожая на мольберт, какие у нас на факультете используются для работы с эскизами.

Тэк Бом старательно подметал землю еловой веткой. Было похоже, что он готовит полянку для какого-то важного события. Что они собираются делать здесь? Если есть площадка для костра в лагере, зачем это место?

Наконец Тэк Бом закончил и, бросив ветку-метлу в чащу, подхватил с земли полупустой мешок с хворостом. Затем он направился в лес, в противоположную от меня сторону. Я решила дать ему фору, прежде чем последовать за ним, чтобы он не заметил меня. Я медлила, видя, как удалялась, теряясь среди деревьев, его спина: мне хотелось поближе подойти в этому странному месту. Как будто что-то тянуло меня туда.

«Иди, иди, иди…» – нашептывал внутренний голос.

Когда я вышла на площадку, лес вокруг словно сжался плотным темным кольцом, обступив меня. Кострище располагалось точно по центру поляны. Опустившись на корточки, я коснулась пальцами земли в очерченном камнями кругу. Зола окрасила пальцы пепельно-серым и слетела вниз, словно невесомая пыль. Похоже, она свежая. Но… За два дня, что мы с сестрой здесь, сюда мы не приходили. Кто и когда жег здесь костер? И зачем?

Мой взгляд упал на подставку-треногу: неужели они носят сюда фотографию Пастора? Поднимаясь на ноги,