Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим

Строго-настрого наказав мокрушнику, в плохом смысле этого слова, чтобы вёл себя тихо. До той самой поры, пока я не добуду и не привезу ему сухие портки. А для милицейского форсу, чтобы дополнительно запугать ссыкуна, состроил на своём и так недобром лице, зверское зверство. И пригрозил зассанцу самой суровой для него карой. Пообещав, что, если он каким-то образом сбежит, то его растерзанный анус сегодня же примет очертания шестиконечной звезды Давида. Я твёрдо поклялся Алексею, что в случае, если он свалит, то сегодня же официально обнародую в прокуратуре весь имеющийся на него компромат. И уже тогда ему точно будет некогда не только поссать, но и посрать. Так как его жопа будет постоянно занята инородными предметами. Потому как на тюрьме он в первый же час после ареста прослывёт примой-балериной. Не без моей помощи, разумеется, прослывёт. И всё это на него обрушится, вместе с прочими, мягко говоря, не шибко приятными, но уже отнюдь, не факультативными сексуальными бонусами. А вполне официальными, которые ему положены по ныне действующему уголовному законодательству. Как наиглавнейшему организатору спирто-водочных шалостей в особо крупных масштабах. Со всеми вытекающими последствиями.

К моему глубочайшему удовлетворению, праправнучатый и внебрачный племянник царя Соломона моими недружественными посулами проникся. Срывающимся шепотом он горячо заверил меня, что будет добросовестно охранять динамовскую чугуняку и своего поста до моего приезда ни за что не покинет. Даже, если его отсюда будут гнать палками.

Пришлось принять на веру священную клятву Алексея Мордухаевича, ибо ничего другого мне не оставалось. Тем более, что никакой палкой стальных наручников не разломать.

С тяжелым сердцем покинув привалившегося к забору зассанца, изображающего задумчивую грусть лондонского денди, я газанул в сторону ближайшего одёжного магазина. Кляня по пути внезапный приступ нервического энуреза у своего пленника. И заодно возмутительное отсутствие в машине запасных штанов или, на худой конец, детсадовской клеёнки. Которые, и я теперь это знал точно, обязательно должны быть в любой машине. Особенно, если приходится иметь дело с нервными кладовщиками «ликёрки».

Проехал я, косясь по обе стороны улицы, три или четыре квартала, прежде чем на глаза попалась вывеска нужного мне магазина. По-отечески переживая за оставленного без присмотра Алексея, быстро замкнул дверцу «тройки» и вприпрыжку кинулся к «Промтоварам».

Отдел, в который я устремился, изобилием ассортимента меня не порадовал. Собственно, другого я от этого тлеющего очага госторговли и не ожидал. Подлетев к скучающей за прилавком продавщице, я попытался вовлечь её в решение, теперь уже не только Алёшиной, но и моей, воняющей ссаниной проблемы.

Дебелая тётенька неопределённого возраста и пергидрольной масти, рвения не проявила и из осенней спячки выходить не пожелала. Она с безучастным лицом смотрела на меня, как на надоедливого комара и упорно хранила величественное молчание. Не отреагировала она и на моё повторное обращение, которое я протранслировал ей уже более зычным тембром. Обратной связи так и не случилось, а время, между тем, поджимало. Чтобы как-то её взбодрить, и согнать с её аморфной физиономии выражение снулой камбалы, я изобразил жгучее возмущение. Решительно потребовав книгу жалоб, и предложений. Это подействовало. Хоть и не кардинально.

— Всё, что есть, всё перед вами, молодой человек! Смотрите, выбирайте, меряйте! — не скрывая своего превосходства над приблудным простолюдином, лениво снизошла она, — А книга жалоб находится у директора! — не моргнув глазом, соврала наглая торговка.

Доказывать ей, что она ошибается с выбором объекта для своего собственного самоутверждения, мне было некогда. И я без лишних слов последовал её хамской рекомендации. Развернулся на пятках и поспешил к рядам с вешалками.

Не догадавшись спросить у любимца жопошной уголовной публики, какой у него размер брюк, я решил, что буду выбирать товар на глазок, но с запасом на вырост. На размер больше. Или даже на два.

Исходя из всё еще искрящего и дымящегося в душе гнева на так не вовремя обмочившегося Алёшу, я решил немного поглумиться. Из всего убожества, что мне предлагала советская торговля, я выбрал самые весёлые штаны, но далеко не самой весёлой расцветки. Как мне показалось, пошиты они были из толстого драпа. Из такой ткани у меня было пошито пальто, которое я с большим неудовольствием носил в пятом или в шестом классе. По всей видимости, это был залежавшийся неликвид, оставшийся еще с прошлой зимы. Материал показался мне толщиной с подошву моих ботинок и, на мой взгляд, он был рассчитан на морозы сурового Заполярья. Ткань имела густой начес на изнаночной стороне и сомневаться, что алёшины яйца взопреют уже через минуту, было бы глупо. Злорадно усмехнувшись, я снял с перекладины вешалку с арктическими брюками и двинулся к той, которая умела спать на своём рабочем месте с открытыми глазами.

Посмотрев на меня, как на продукт однополой любви, усугублённой инцестом, работница прилавка, она, не изменив своим принципам, не проронила ни слова. Что-то черканула на бумажке и отправила меня с ней на кассу. Где мне было объявлено, что акт мокрого вандализма подкосил мой бюджет аж на восемнадцать рублей и восемьдесят копеек. Уплатив означенную сумму, я вернулся с чеком в отдел мужской одежды и получил плотный свёрток, обвязанный шпагатом.

Когда я вернулся к томящемуся у забора Алексею, то с облегчением выдохнул. Всё было так же, как я и оставил, торопливо ринувшись за подменкой. Оказалось, что вопреки моим опасениям, у прикованного к чугунной ограде зассанца всё было ровно. Никакая хулиганствующая пацанва палками в него не тыкала. И милиционеры ППС не шарились у него по карманам в поисках документов. Облегченно выдохнув во второй раз, я отстегнул своего подопечного и поспешая, повёл его за машину.

— Переодевайся в сухое! — строго приказал я излишне впечатлительному юноше с не менее впечатлительным мочевым пузырём, — И только попробуй еще раз обоссаться, гадёныш! — я сунул ему в руки свёрток с новыми штанами.

— И нехер мне тут рожу кривить! — на корню пресёк я всплеск неудовольствия, заметив, как перекосился ликом творческий человек, распаковавший обновку, — Специально взял тебе такие! Чтобы с одного раза насквозь проссать не смог. Быстро давай, переодевайся!

Мой крестник, что-то бурча себе под нос и оглядываясь по сторонам, начал разоблачаться. Видимо, приняв мои угрозы всерьёз и расценив их, как реальные, злить меня он не хотел.

— И трусы снимай! — потребовал я, — Нам с тобой еще долго сегодня общаться предстоит, а я человек брезгливый!

Протестовать Алексей Мордухаевич не решился, но пока менял штаны, на меня он посматривал без особой приязни. Помещать в салон и даже в багажник осквернённые шмотки я ему не позволил. Но посоветовал занычить их где-нибудь поблизости в соседних кустах. Посмотрев на свои, почти высохшие тряпки с горьким сожалением, бережливый Алёша подчинился. После чего подвязал новые портки магазинным шпагатом. Сведя к нулю вероятность того, что они с него спадут в самый неподходящий момент.

— Садись в машину! — милостиво разрешил я обновлённому творцу, — Нас ждут великие дела!

Теперь мне предстояло доломать психику Алексея Мордухаевича и окончательно превратить его в рафинированного мерзавца. В подлеца, ради своей свободы предавшего любимую, хоть и далеко не самой первой свежести женщину. Ну и ради спасения собственной задницы от гнусных посягательств уголовных содомитов.

Начинать я решил традиционно, то есть, с правды. С той самой толики правды, с помощью которой мне совсем недавно удалось перетянуть на свою сторону алёшину начальницу.

— Ты знал, что твоя бабка на меня своих ублюдков натравила? — грозно и обличающе обратился я к жертве энуреза и сложившихся обстоятельств, — И не просто натравила, а велела им меня убить⁈ — я достал из кармана наручники и, бескомпромиссно застегнул их на руках клиента.