Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим

Понадобилось всего полминуты, чтобы мой протеже начал подавать признаки жизни.

Сначала он тяжело вздыхал. Затем стонал, как зоопарковый белый медведь в жаркую июльскую погоду. А когда речь зашла о тяжести инкриминируемых ему деяний, за которыми обычно следует высшая мера или на худой конец, тягостная пятнашка, Алёша ожил настолько, что начал возмущенно огрызаться.

— Зачем вы врёте, Сергей Егорович⁈ — обличающее начал меня стыдить педераст с задатками литературного гения, — Даже, если я что-то и знал про левые дела Якова Самуиловича, то совсем немного! Можно сказать, что ничего я не знал! Об этом вам всякий скажет! А уж в его незаконных махинациях со спиртом я совсем не участвовал! Может, и рад был бы поучаствовать, но он меня к ним не подпускал! Так-то, Сергей Егорович! — торжествующий Алёша в запальчивости хотел принять гордую позу, но забыл про наручниками, которые безжалостно осадили его благородный порыв.

— Всё сказал? — дождавшись, когда герой-любовник выпростается своими аргументами и фактами, вступил в диалог и я. — А теперь давай, поговорим серьёзно, Алексей! У тебя как со зрением, нормально?

Положив свою папку на переднее пассажирское сиденье, начал я доставать из неё протоколы допроса свидетеля. Их я изготовил сразу после завтрака, еще находясь дома. Было их всего три. Можно было бы и больше, но лень победила и я ограничился лишь фальшаками от граждан Лунёва, Скобарева и Шалаева. Не тот Алёша человек, чтобы для него лепить бутафорию по максимуму.

— На, читай! — я поднес к его лицу первую бумажку, — И потом не говори, что всё это наговоры злых завистников!

Мой полоняник неохотно начал вглядываться в исписанный бланк. Через минуту он уже неотрывно вчитывался в мою писанину шевеля своими толстыми губами. По лицу Алёши Мордухаевича сначала скупо, а потом всё чаще и обильнее стали скатываться горошины пота. Надо полагать, что возникшая вдруг уверенность, начала сразу же покидать робкую душу этого, безусловно, творческого человека.

— Это неправда! — оторвавшись от грубо слепленного на кухонном столе фальшака, возопил сын израилев, — Всё, что тут написано, это всё неправда!

По всей видимости, зигзаги извилистой судьбы нечестного и несчастного Алёши, в последний год его жизни сильно побили его психику. Он уже не был тем прежним Вязовскиным, переполняемым уверенной наглостью и апломбом хозяина жизни. Судимость и бесславная отсидка в СИЗО лишили его большинства иллюзий. Теперь он не заблуждался и ни кому, и ни во что не верил. На собственной многострадальной заднице убедившись, что жизнь, она далеко не всегда праздник. Наоборот, иногда это чей-то мозолистый хер в жопе. Да еще и не один за долгую тюремную ночь. И без какого-то предварительного согласования с её хозяином.

— Ты думаешь, это кому-то интересно, Алексей? Что на самом деле ты не при делах? — сочувственно спросил я, дождавшись, когда стенания, доносящиеся с заднего дивана, утихнут, — Ты же уже опытный сиделец и знаешь, что самый справедливый в мире советский суд судит не по правде, а по материалам уголовного дела! Или не так? Или я говорю что-то не то?

Я достал из бардачка припасённую для себя бутылку «Боржоми» и открыв её квартирным ключом, протянул узнику.

Алексей, не отрываясь, крупными и громкими глотками опорожнил бутылку. Придётся выводить его наружу, подумал я. Иначе он обоссыт мне заднее сиденье!

Забрав от греха пустую бутылку, я протянул ему следующий бланк. Якобы подписанный Лунёвым. Его мой пассажир читал с неменьшим интересом. И снова потом выражал громкое возмущение. Кляня людскую подлость и всеобщую склонность к огульной клевете.

— Это же бессовестный наговор! — горячился впавший в беспокойство бывший председатель городского литературного общества, — Сергей Егорович, я прошу вас, скажите, вы же понимаете, что это неправда? Что это кем-то спланированна я провокация?

Я был полностью согласен с Алексеем относительно его оценки предъявленных ему бумажек. Туфта абсолютная! Однако, вместо подтверждающего ответа, я предъявил ему третий протокол. На этот раз, повешенного в ИВС главного технолога «ликёрки» Шалаева. Его «показания» в этой серии были самыми убойными и самыми подробными.

В этих, почти трёх страницах воровской исповеди как раз и угадывался зловещий пузырёк с зелёнкой. Той самой, которой мажут лоб врагам советской власти. Чтобы расстрельной пулей не занести в голову приговорённого какую-либо инфекцию.

Алексей уже несколько минут, как не кричал и не выражал своего возмущения беспредельной человеческой подлостью. Он упорно продолжал ознакамливаться с рукописным текстом безукоризненно слепленного фальшака. Трагично вздыхал, шмыгал носом и снова вчитывался в текст. Уголовное дело, которое начал я, а закончила прокуратура, его научило многому. И в первую очередь, к уважению процессуальных документов, касающихся его судьбы.

— Это только три протокола, Алексей! — сочувственно произнёс я, — Если тебе интересно, я тебе потом в СИЗО все остальные их показания привезу. Жалко мне тебя, Алексей! Такое впечатление, что тебя по этому делу паровозом решили пустить. Слишком уж твоя фигура для этого удобна! Можно сказать, идеально подходишь ты для организатора вашей спиртовой афёры! И да, ты же сам видел, они на тебя еще производство и реализацию левой водки вешают! Ты хоть понимаешь, под какую статью тебя подсовывают, Алексей?

Я вылез из автомобиля и, открыв заднюю дверь, отстегнул наручники.

— Выходи, дружище! — с видом благодетеля, делающего царский подарок, обратился я к раздавленному Алёше Мордухаевичу, — Поссы в последний раз на воле, как свободный человек! Больше уж, наверное, не придётся!

Я действительно опасался, что впечатлительный литератор от постигшего его расстройства опорожнит свой пузырь прямо в машине.

Покинув салон «тройки», узник совести и идейный борец за денежные знаки, как сомнамбула сделал несколько шагов и, не глядя по сторонам, начал копошиться в ширинке.

— Смотри, в штаны себе не напруди! — предостерёг я ослабевшего духом Алексея, — И не расстраивайся ты так, они все либо покойники, либо в бегах! Если эти протоколы в дело не подшить, то никто их и не увидит!

Поторопился. Лучше бы я молчал. Развернувшийся ко мне передом, а к чугунному забору стадиона задом, Алёша Мордухаевич, выражая робкую надежу и подрагивая губами, улыбался. И ссал. Ссал прямо себе в штаны. Левая его штанина сначала начала темнеть сверху вниз, а потом из неё по ботинку потекло на асфальт.

— Алёша, морда ты сучья! — теперь уже я завопил, будто мне дверью прищемили яйца. Все мои планы и системно просчитанные ходы стремительно сыпались прахом. Из-за мной же перепуганного зассанца. Но в машину я его всё равно не посажу! И это мероприятие, тоже, кровь из носа, но надо заканчивать! А оно еще даже на четверть не реализовано…

— Алексей, ну на хера ты обоссался⁈ — с отчаяньем в голосе возопил я, глядя в виноватые глаза творца нетленных, но мало кем читанных произведений. — Где я тебе, уроду, сейчас сухие штаны найду?

Ответом мне были покаянная улыбка и разведённые в стороны руки. Вот ведь, сука, какое откровение! О радости, оказывается, тоже ссутся. Хорошо еще, что не срутся…

От автора:

Я погиб и очутился в прошлом. СССР в расцвете, 1978 год! Все бы ничего, только я… молодой кинолог в милиции! Ну и попал! Ведь ментов и собак и я никогда не жаловал! https://author.today/work/353762

Глава 9

Вариантов у меня было всего два. Первый, это без какого-либо сострадания прямо сейчас запинать Алёшу до полной потери им сознательности. И тем самым хоть как-то уравновесить свою психику. Безжалостно расшатанную мокрой и циничной выходкой этого мудака. Или же вознестись к христианским заповедям и отпустить его таким, как он есть. Обоссанным и на все четыре стороны. Я подумал-подумал над обоими и выбрал третий. И уцепив пачкуна за шкварняк, потащил его к чугунной решетке ведомственного стадиона. Там я его и оставил, надёжно пристегнув ментовскими наручниками к ограде. Получилось всё вполне логично, и ограда, и браслеты принадлежали одной системе.