Меня охраняют призраки. Часть 1 - Николь Галанина

Когда-то, задолго до своего знакомства с Энтони Эстеллом, Джилл работала в психиатрической лечебнице. Ей доводилось видеть помешанных всех сортов и мастей. Её взору представали как и запуганные шизофреники, так и бешеные параноики, люди, страдавшие психозом, и ещё бесчисленное количество других. За годы добросовестного занятия своим делом Джилл научилась выделять самые незначительные признаки грядущей душевной болезни и ставить весьма точные прогнозы относительно того, вернётся ли пациент к нормальной жизни. Да, больничные будни были тяжелы для неё, молодой рыжеволосой красавицы, которая с детских лет грезила о лёгкой жизни. Она с момента совершеннолетия искала себе приличную партию, и, обнаружив её в лице Энтони Эстелла, довольно привлекательного и состоятельного мужчины, без малейших колебаний вцепилась в него железными когтями гарпии. Джилл нисколько не смутил тот факт, что у её любовника имелась семья: законная жена и несовершеннолетний сын, – поскольку в семействе Эстеллов все славились своей распущенностью и не брезговали изменять супругам едва ли не ежедневно с разными пассиями. К тому же, у младшей сестры Джилл, Сэнди, получилось неким чудом закрутить роман с Бертрамом. Это окончательно убедило Джилл, что юноша не имеет к отцу ни малейших претензий: ведь он в те времена пользовался едва ли не худшей славой, чем все его развратные дяди и далёкие старшие кузены. А Регина… что Джилл было за дело до переживаний Регины? Она была уверена, что эта холодная, несгибаемая леди не слишком опечалится разрывом с нелюбимым мужем. Регина Эстелл была ещё достаточно молода, и, судя по слухам, привлекательна, поэтому Джилл не сомневалась, что её соперница вторично выйдет замуж вскоре после развода Тот, к слову говоря, прошёл мирно: всё отравило лишь несвоевременное вмешательство разозлённого и обиженного Бертрама. Но Энтони хватило наглости уйти из прежнего дома, ни с кем не попрощавшись. Так и началась эпопея под названием «Жизнь Санчайз и Эстелла». Конечно, любовникам пришлось бороться с мнением общественности, бывали такие тяжёлые дни, когда весь Литтл-Мэй, вставший на сторону брошенной и умирающей от рака Регины, шёл войной против них. Сама Регина никаких претензий не предъявляла; она знала, что не сумеет удержать мужа, да это ей и не было нужно. Она понимала: жить ей осталось совсем недолго, и всё вышло именно так. Регина умерла в больнице несколько месяцев спустя развода с Энтони, а тот даже не пришёл на её похороны. Жизнь прежней семьи его нисколько не интересовала. Пара упивалась друг другом, она пребывала на верху блаженства, и бесконечные нападки и презрение Литтл-Мэя их не волновали. Джилл печалилась только одним: Бертрам, сын Энтони, неожиданно бросил бедняжку Сэнди, и та, убитая горем, надолго сбежала в шумный Лондон. Следовательно, хорошей партии не вышло; вернувшись из столицы, потерявшая всякий стыд малышка стала менять одного мужа за другим, что вызывало у Джилл немалое недовольство. Впрочем, она не смела корить сестру вслух, ведь та добилась успехов в кинематографе. К тому же, у Джилл появилась любимая дочка Джоанна, а злобные городские жители исчерпали весь свой запас яда, ограничившись холодным презрением и невниманием. Но это не заботило Джилл. Несколько лет она и Энтони прожили в абсолютном счастье, и вот тут к ним в двери постучалась новая беда.

Старший Эстелл начал сходить с ума. Джилл понимала это по одному его взгляду: такому равнодушному и пустому, словно он уже не интересовался этим миром, глядя лишь на воображаемые им картины. Она слышала сумасшествие в его голосе, замечала в движениях. Она делала всё, что могла, дабы помочь ему побороть болезнь, но в данном случае она была бессильна. Если и существовал где-то Высший Суд, то его приговор был короток и ясен: Энтони не заслуживает пощады или даже снисхождения. Он понесёт полный груз вины за всё, что он содеял, не раскаявшись. Джилл была закоренелой атеисткой, однако и её практичное сознание осеняла неизбежность совсем не радужного будущего. Будущего, заглядывать в которое она не желала никогда, предпочитая жить исключительно настоящим. У неё всегда получалось следовать своему принципу, но не сейчас. Джоанна только начинала свой жизненный путь, ей требовалась родительская забота. Девочка не должна была видеть, как её отец сходит с ума, как он теряет малейшее сходство с человеком, как он уподобляется разъярённому животному. Джилл видела пациентов с таким диагнозом, какой она поставила Энтони, и она понимала, насколько опасен он станет для ребёнка и для собственной гражданской супруги, если они срочно не придумают, что делать с ним дальше.

От этих тяжёлых мыслей Джилл отвлёк скрип отворяемой парадной двери: Джоанна вернулась из школы. Её школа, носившая гордое название «Общеобразовательное учреждение №47 имени Исаака Ньютона», располагалась в северо-западном округе Литтл-Мэя. Санчайз и Эстелл проживали в добровольном изгнании в южных кварталах, там, где убогие частные домики теснились друг к другу вплотную, а угрюмые неразговорчивые соседи проходили бок о бок, даже не поздоровавшись. Энтони, Джилл и Джоанна по-прежнему ютились в той самой конуре, из которой когда-то сбежала в лучшую жизнь Сэнди. Единственное, что изменилось: это внешний облик дома: к нему прибавился верхний этаж, который мистер Эстелл пристроил на счёт из своих личных сбережений. В прежнем же жизнь оставалась такой, какой она была больше двадцати лет назад, в день приезда сестёр Санчайз в тихий и мирный, казалось бы; немногочисленный городок Литтл-Мэй. Джилл гналась за роскошью, а получила взамен счастье – недолговечное. Джоанна не могла оставаться в этом доме и дальше; её следовало как можно скорее отправить куда-нибудь в другое место. Но куда? У Сэнди было слишком много проблем, её поглощал со своим очередным бывшим мужем: заставляет его отписать ей свою машину и двухэтажный частный домик; ей не до племянницы. К тому же, Джилл сомневалась, способна ли её безбашенная сестричка вообще быть матерью: не для собственных детей, которых у неё не было, а для малышки Джо. Оставался один вариант, их последний шанс на спасение – Бертрам Эстелл, этот молодой самовлюблённый эгоист, вдруг вздумавший исправиться и взять под своё крыло несовершеннолетнюю дочку лучшего друга – ровесницу Джоанны.

Обо всём этом и не только этом размышляла заботливая мать, пристально вглядываясь в грустное личико дочери. Той совсем не нравилось учиться в школе имени Исаака Ньютона; с тех пор, как она стала официально числиться в рядах студенток, у неё начались проблемы одна другой тяжелее. Большинство школьников Литтл-Мэя было до темени напичкано родительскими предрассудками, и, зная, чьей дочерью является их новая одноклассница, не прекращало изобретать всё новые способы испортить той жизнь. Фантазия ребят была неистощима на гадкие выдумки; Джоанна не успевала привыкнуть к одной плоской, противной «шуточке», как на смену ей спешила другая. Занятия превращались для ребёнка в сплошную муку, и, видя это, Джилл начала подыскивать другую школу. Хотя, конечно, она прекрасно понимала, что нигде в Литтл-Мэе её дочь не найдёт себе покоя, она будет расплачиваться за грехи собственных родителей, даже за факт своего рождения, помешавший Регине и Бертраму Эстеллам наслаждаться привычной размеренной жизнью. Джилл изыскивала другие пути: она начала ездить в Хэмптшид, где уже долгие годы работал закрытый пансион для девушек. Хэмптшид – это не Литтл-Мэй, местным жителям нет никакого дела до того, в законном ли браке была рождена Джоанна и не восстановила ли она кого-нибудь против себя. Но, прежде чем сдаваться и позорно сбегать под прикрытие крепких стен пансиона, Джилл решила в последний раз испытать судьбу – испытать с подлинно женским коварством. Она уже собрала все необходимые документы и даже съездила в школу имени Альберта Эйнштейна – в ту самую, в которой, судя по слухам, обучалась приёмная дочь Бертрама, а некогда и он сам вместе со своими друзьями и Сэнди. Возможно, что-то перевернулось бы в сознании этого высокомерного человека при встрече со сводной сестрой. По крайней мере, Джилл надеялась, что ей удастся пробудить хоть отголосок совести в человеке, являвшимся истинным потомком семейства Эстеллов. Те никогда не заботились ни о ком и ни о чём другом, кроме самих себя; укорять и упрекать их было занятием бесполезным. С присущей ей непоследовательностью Джилл забывала, что после трагической гибели Джинни Дэвис Бертрам изменился; она не хотела понимать: человек, согласившийся позаботиться об осиротевшем ребёнке и выполняющий свою миссию ответственно, как настоящий отец, вряд ли мог оставаться прежним упёртым эгоистом.

Решение было принято: Джоанна переведётся в школу имени Альберта Эйнштейна, а дальше стоило только положиться на судьбу, ибо ничего другого им не оставалось. Джилл вздохнула, забрасывая ноги на мягкий фиолетовый пуфик. Будто привидение, молчащая дочь проскользнула в гостиную и осторожно присела на ковёр рядом с матерью. Затем подняла голову, и её синие-синие, как васильки, глаза переполнились усталостью, какую Джилл нечасто удавалось заметить даже у пожилых, действительно видевших жизнь людей. Джоанна печально вздохнула: