СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

 — Что с вашим камрадом?

 — Он мой брат. В Варшаве ранен и контужен, а ночью в схватке получил удар рукояткой пистолета по затылку.

 — И вы ранены?

 — Осколком... В Варшаве одной гранатой с братом задело. Немец помолчал, потом  прикоснулся к Костиному плечу. В ладони протянутой руки белел небольшой бумажный квадратик.

 — Стрептоцид… Белый стрептоцид. Дайте брату.

   О стpeптoцидe Костя слышал. Летчики возвращались из госпиталей и прямо-таки чудеса о нем рассказывали. Что и раны быстро заживляет, и мертвых с того света, возвращает.

 — Я вам очень благодарен! Ведь мой брат…

 — Помолчите! — жестко проговорил немец с властными нотками в голосе. — Птицу, которая рано начинает петь, к вечеру съест кошка.

   Среди ночи Сергей беспокойно заметался, замычал сквозь зубы, пытался сорвать танкистский шлем. Косте труда стоило удержать его на коленях здоровой рукой, тревожась, как бы земляк другую, больную, в беспамятстве не разбередил. Кое-как растолкал Груздева, привел в чувство и заставил проглотить две таблетки стрептоцида, запить остывшим кофе. Того мучала жажда, и он чуть не до дна осушил котелок. Утихомирился, Лисовский ощутил на лице легкие прикосновения его пальцев: не дрейфь, мол, в танковых частях всегда порядок. У Кости от радости слезы выступили. С ним друг, не ушел в забытье. Терпит невыносимую боль, а не проговорится, почти не стонет. До конца выдерживает роль немого. И не ободришь его, слова доброго не скажешь. Идиотское положение!

   И немец будто язык проглотил. Не шевельнется, голоса не подаст. Костю разозлило пренебрежение, с каким тот остановил его, когда он пытался высказать благодарность за стрептоцид. В одинаковом положении, а фанаберии у фашиста хоть отбавляй. Неужели их обменяют на лондонского эмиссара? То-то смеху будет! Смех сквозь слезы. Мало радости к гестаповцам попасть, из огня да в полымя угодить. Прав Сережка, что чужой собаке в деревне плохо живется.

 — Где тут ватерклозет?

 — Ватерклозет?! — удивился Костя наивности гитлеровца и чуть смехом не прыснул.                   - Мы в угол ходили.

 — Свиньи! — выругался старик, но с места не стронулся.

Скрипучая скотина! Сам неопределенностью мается, а словно аршин проглотил, не покачнется. А может, знает, что их обменять собираются, потому и форс держит? Сухая солома всякое движение выдает, а под ним даже не шелестит. Старикан, чувствуется, хитрый, себе на уме, ухо с ним надо держать востро. Только бы Сережка не загнул сибирским матюганом...

   Задремал, чутко прислушиваясь к Сережкиному частому дыханию. Не спадает, видать, температура. Не упустить момент, зажать рот, если сержант в бреду что-нибудь ляпнет. Жаром от него как от печки пышет, А Костю до печенки пронизывает влажная, плесневелая стылость. В лесу и то лучше. Без опаски разговаривали, врага за нос водили. А тут все перемешалось... Мысли со скрежетом цепляются друг за друга, как проржавевшие шестеренки. Кто шуршит в соломе? Мышь?..

   В оконце под потолком чуть забрезжил серый рассвет, когда Сергей открыл глаза. В голове ясность, мысли, хоть и лениво, но копошатся. На лбу испарина, в теле тягучая слабость, но боль отступила, не сверлит затылок. Костя вроде какие-то пилюли заставлял глотать. Где он их взял? Трофейные-то в портфеле остались.

Приподнялся и сел, но тут же оперся на Костино колено. Голова пошла кругом, подступила горькая тошнота. Переждал, открыл глаза и встретился взглядом с немцем. Тот растянул в улыбке тонкие губы и проговорил:

 — Доброе утро! Сколько времени?

Груздев беспомощно оглянулся на Костю. Тот сонно заморгал, соображая, но быстро ответил:

 — Доброе Утро! А часы с нас сняли...

 — Спасибо!..

   На резко осунувшемся Сережкином лице жили одни глаза. Сейчас в них искрились смешинки, как показалось Косте, над его галантерейным разговором с немцем. Лисовский обрадовался: друг вне опасности. Достал таблетку и протянул Груздеву. Тот решительно замотал головой, отказываясь, но тихонько охнул, позеленел, по лицу крупными каплями заструился пот. Посидел безмолвно и безропотно, проглотил стрептоцид, запив кофе.

   Сквозь толстые каменные стены слышались неразборчивые человеческие голоса, доносилось слабое лошадиное ржание, скрипели немазаные тележные колеса. Там шла своя, непонятная пленникам жизнь, а в подвале время словно остановилось, угрожающе ощетинилось каждоминутной опасностью.

   И когда наверху внезапно загремели частые выстрелы, узники застыли, недоуменно переглядываясь. Немец вытянул морщинистую шею, жадно прислушался к жаркой перепалке. Его лицо с крючковатым носом в профиль невольно  напомнило Косте голову Фашистского орла.

      Груздев, забыв про слабость, вскочил, пытаясь по звукам боя понять, кто на кого напал. А вдруг партизаны, друзья Ивана Колосова? -обожгла шальная мысль.

 — Швабы! Ловите подарок! — раздался мстительный выкрик, и в подвал, через оконце, влетела граната. Немецкая лимонка! Костя оцепенел, сперва не сообразив, что происходит, лишь с какой-то нереальной четкостью заметил, как у старика вылазят глаза из орбит, в беззвучном вопле раскрылся рот, затряслась седая голова.

   Сергей действовал решительно, вялость и слабость будто ветром сдуло. Он знал, что запал горит пять секунд. Успел даже порадоваться их слепому везению. Ударься лимонка в цементный пол, она сразу бы взорвалась. Он молниеносно нагнулся, схватил металлическое яйцо и точным броском угодил в оконце. Граната взорвалась на вылете и несколько осколков с визгом зарекошетили по стенам. Немец негромко охнул:

 — Ох! Майн готт!

   Сергей обернулся на стон и увидел, как со лба старика потекла кровь. Она закапала с кончика носа, струйкой побежала по впалой щеке. Парень кинулся к немцу, ладонью ее смахнул и тогда заметил ранку. Осколочек, как бритвой, полоснул поперек лба, рассек кожу. Груздев задрал френч, оторвал низ нательной рубашки, перетянул ранку, а концы самодельной повязки крепким узлом завязал на затылке. Немец его отталкивал, что-то вякал слабым, придушенным голоском, а Костя, опомнившись успокаивал старика.

   Послышался топот многих ног, загудела под каблуками металлическая лестница, и узники, прижавшись к стене, застыли. На дверь посыпались тяжелые удары, грохот волнами перекатывался  по подвалу. Потом шум стих, заскрежетал замок и запоры, дверь рывком распахнулась и ворвались эсэсовцы.

 — Штандартенфюрер, вы ранены?!

 — Пустяки, — шагнул к ним старик и будто сразу подрос. — Не упустите бандитов!

 — Бандиты перебиты, штандартенфюрер. Пятеро захвачены живыми. Я вызову фельдшера...