СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

 — Труда старыми вояками пренебрегает, с сосунками путается.

 — Ха-ха, — игриво рассмеялся белокурый синеглазый блондин с серебряным черепом в петлице. — Труде невинность подавай, а сама в колыбели ее лишилась. Знаю баварок. Под венец идут, за юбкой десяток ребятишек тянут...

 — Ха-ха-ха...

 — Ганс, ты неподражаем!

   Сергей вслушивался в непонятный разговор и пытался уловить хотя бы одно слово из тех, что зубрил по отцовскому настоянию. Но тщетно. Ему не нравился развязный тон немцев, их наглый смех. Вопросительно глянул на девушку и поразился красным пятнам, что расползлись по ее лицу и шее. У Кости от бешенства прыгают губы, сами собой сжимаются и разжимаются кулаки.

   Груздев неторопливо поднялся, внезапным прыжком оказался перед немцем и тычком, без размаха, ударил блондина кулаком в подбородок. Ганс крутанулся, пытаясь удержаться на ногах, и упал на траву. Его приятели застыли от неожиданности, но сразу опомнились и двинулись на парней: Костя встал рядом с Сергеем и приготовился к драке. Но коренастый танкист выскочил вперед и раскинул руки.

 — Хальт! — жестко крикнул он и помог подняться блондину.— Мы с тобой сами виноваты, Ганс. Привыкли со славянками не церемониться и на немецких девушек перенесли хамское отношейие.

   Ганс пощупал подбородок, сплюнул розовую слюну, и его глаза загорелись жгучей ненавистью. Он что-то сказал танкисту, тот отрицательно качнул головой:

 — Я тебе тут не помощник. Предлагаю испытанный метод разрешения мужских споров — дуэль. Оскорбление смывают кровью, а не рапортами начальству... Ты не возражаешь против дуэли? Нет! А вы, фюреры гитлерюгенда?..

   Костя озадаченно молчал. Дуэль в середине двадцатого века в центре Европы?! Уму непостижимо! Русский против немца! Счастье, что они не подозревают о скрытой иронии случая, который для забавы подбросила старая выдумщица — судьба... А решение надо принимать. У коренастого танкиста на лице появилось брезгливое выражение. Пришлось мимикой показывать Сергею, что его вызывают на дуэль. Сперва сделал выпад воображаемой рапирой. Груздев, приготовившийся к драке, с веселым недоумением вытаращился на Костины маневры. Тогда Лисовский выставил руку с вытянутым указательным пальцем и прицелился в блондина. Несколько увлекся и чуть, как в детстве, не завопил: «Пу-у!» — да вовремя спохватился. И немцы удивленно вылупились на непонятные им манипуляции. Сергей однако понял друга, и злорадная улыбка скользнула по губам.

 — Мой брат выбирает пистолет... Он контужен в Варшаве и потому плохо слышит и не говорит. Прошу его извинить...

 — Хорошо, — отозвался танкист, озадаченно поглядывая на Сергея.— Несчастный случай можно объяснить неосторожным обращением с оружием. Позднее договоримся об условиях дуэли, камрады. Понадоблюсь — спросите Отто Занднера.

   Немцы церемонно откланялись и, заметно протрезвевшие,  ушли. Гертруда, побледневшая, с полиловевшими от переживаний губами молча кинулась Сергею на шею, крепко его поцеловала и поспешно, без оглядки, убежала. Парень проводил ее растерянным взглядом, сел на пень и закурил.

 — С придурью девка, чокнутая...

 — И все-таки из-за этой девки ты будешь драться на дуэли, — философски заметил Лисовский, присаживаясь к Сергею.

— Из-за нее ли, черта, дьявола, я готов всех фрицев перестрелять,— медленно, с расстановкой проговорил Сергей и спросил: — Чё они трепали, раз у Трудки по физии мадежи расплылись?

   Выслушав, искренне пожалел:

 — Не знал, а то бы я и второму врезал! Варнаки,  над своими девками изголяются.

 —О чем болтаешь? Тебе стреляться, а ты...

 — Пулю меж глаз, и весь сказ. Пусть пистолет дадут, пристрелять надо.

 — Малахольный ты, Сережка. И сердце у тебя не ёкает?

 — Што ему ёкать? Чай не лошадиная селезенка. Под Ленинградом отъёкалось... Танкисты из пистолета стреляют хреново, к пушкам да пулеметам привыкли... Не майся, лейтенант, я этого фрица в два счета уложу.

- Поговори с тобой, — безнадежно махнул рукой Костя. — Хоть запомни, немцы из пистолета стреляют с упором на левую руку.

 — Правда!— удивился Сергей. — Самому-то некогда было в бою приглядываться. Навскидку проще, но ничё, и с руки привыкну.

   После сытного обеда долго спали. Сергей проснулся и не мог понять своего состояния. Необыкновенная легкость в теле, ясность мысли, исчез туман, застилающий глаза, в висках не стучат молотки. Сунулся рукой к зудящему затылку и отдернул ее. Повязка, а под ней боль сохраняется... Ха, дуэль! И придумают же фрицы, свой в своего пуляет. Какие они ему свои? Попадется Ганс на мушку, узнает, почем фунт лиха!

   Только поднялись, стук в дверь. На пороге появился толстый немец в мундире, в форменной фуражке на круглой, как арбуз, голове.

 — Хайль Гитлер!

 — Хайль! — нехотя протянул Костя и покосился на Сергея, который повернулся к посетителю спиной, словно и голосов не слышит.

 — Партайгеноссе! — приподнято произнес толстяк. — В девятнадцать часов вас просят прибыть для очень торжественной церемонии. Форма одежды парадная...

Он отступил в сторону и два солдата внесли комплекты танкистского обмундирования.

 — Я рад случаю заранее вас поздравить, партайгеноссе, — таинственно улыбнулся толстяк. — Хайль Гитлер!

 — Обалдеть можно, — полез в затылок Сергей, но отдернул руку.— За кого они нас принимают? Не в жилу мне эта канитель.

 — Как бы нам поперек горла эти почести не стали, — волнуясь, зашагал по комнате Лисовский. — Спросят наши, как мы боролись с немецко-фашистскими захватчиками, что ответим? Коньяки с эсэсовцами распивали, на мягких перинах нежились, с немками целовались, на дуэлях стрелялись...

 - Чё ахинею порешь! — рассвирепел Сергей. — Не помирай раньше положенного времени!

 — Не кипятись, Сережка! Тошно мне, потому и несу напраслину.

   Оделись, по очереди тоскливо посмотрелись в зеркало. Вылитые эсэсовцы! Черные мундиры без знаков различия, зато с молниями в петлицах и шевронами с надписью «Герман Геринг» на рукавах. Прикинули, с какой стороны подвесить кортики в позолоченных ножнах с гравировкой по рукояти.

 — Чё нас выряжают, как женихов?! — недоумевал Сергей и, вытащив кортик из ножен, пальцем провел по лезвию. — Тупой, верхом до Иркутска свободно доедешь... До Иркутска!— растерянно повторил он. — До Иркутска...

   Костя заметил повлажневшие Сережкины глаза и поспешно отвернулся к зеркалу. Потрогал синяк, подумал машинально, что не мешало бы его припудрить. И обозлился на дурацкие мысли, бесцеремонно хозяйничающие в голове. Для кого наряжаться, зачем наводить на себя лоск?