СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Из кружки пили по очереди. Бульон пах ягодами, хвоей, нежным птичьим мясом. Костя покрылся испариной, но чувствовал, как отступает усталость, силой наливается тело, исчезает из головы свинцовая муть. Не прожевывая, проглотил мясо, в кашицу перемолол мягкие косточки и только тогда блаженно повалился на спину. Сами собой закрылись глаза, и сладкая истома разлилась по мышцам. За ветхими бревенчатыми стенами глухо шумит враждебный лес, а в избушке теплынь, тишина, запахи полевых цветов...

 — Ты не спи, — пощекотал его пятку Сергей. — Перевязку сделаю, да еще чайком со смородинным листом побалуемся. Закемаришь, растолкаю. Я по воду пошел...

   Едва ступил за порог, на него всей тяжестью навалилась, глухая, непроглядная мгла. Казалось, рукой можно пощупать густую, как патока, темень. Не хрустнет под ногами сучок, не треснет под рукой ветка. В левой ладони зажато ведерко, в правой автомат. Босой ногой, прежде чем поставить ее на полную ступню, ощупывает прохладную траву, опасаясь колючек, боярышника и сосновых шишек-растопырок.     Тихонько пробирается, а самого мысль мучает: откуда может опасность нагрянуть? Сердце — вещун, да и сойка не зря тревожным криком предупреждала. Уйти бы от греха подальше, да Костя не выдюжит. Куда с ним, больным, денешься? Ветром из стороны в сторону качает. То-то земляк передышке обрадовался...

   От близкого душераздирающего крика вздрогнул, как от удара электрическим током, и чуть не опоясал кусты длинной автоматной очередью. В последний миг удержался. И снова кто-то пронзительно захохотал. Сергей уже понял, чей крик раздался в темноте, но сердце так и прыгало в груди.

 — Кто кричал? — встретил в дверях Костя с «зауэром» в здоровой руке.

 — Варнак филин зайца ущучил, тот и забазлал.

 — А я думал, кого убивают.

   Груздев вскипятил воду, из портфеля достал наполовину изорванную шелковую рубашку. Подбросил в печку сухих дровец и при свете ее пламени разбинтовал Костину руку. Легонько отодрал прилипшие к ране листья подорожника, осмотрел и осуждающе проговорил:

 — Шалопут ты. Костя. Рана подживает, а хнычешь.

 — Успокаиваешь или правду говоришь?

 — Правду, правду, не придирайся...- Вишь, по краям розовая кожица вылупляется, гниль отстает... Толкуешь о правде, а скажешь, нос воротишь... Малость, правда, припахивает, а так — порядок...

   Ворчал для близира, бережно обрабатывая воспаленные, припухшие края раны. Лейтенанту повезло, что осколком не задело кости. Рассекло мышцу, но не смертельно. Еще на турнике «солнце» будет вертеть, как когда-то на аэродроме. Кожа порозовела от притока крови. Сергей обмыл кипятком листья подорожника, приложил к ране и плотно забинтовал ее шелковым лоскутом.

 — А теперь спину кажи.

Кожа на спине шелушится и облазит. Ожог затянуло, и он багровеет широким шрамом. Смазал его техническим вазелином, тюбик которого позаимствовал в немецком танке. Помог другу натянуть нижнюю трикотажную и верхнюю рубашки.

 — Отваливай, — похлопал Груздев Костю по здоровому плечу, - кемарь до побудки.

Сергей подошел к порогу и, не переступая, уткнулся взглядом в непроницаемую чернь октябрьской ночи. Неужели они сами себя в западню загнали? Дверь открывается наружу, изнутри ее ни подпереть, ни забаррикадировать. Оконца затянуты пленкой. Сунь с улицы гранату, они и не проснутся. Если Костю оставить, а самому в кустах устроится? Не годится. Сам погибай, а товарища выручай... Да и самому в тепле хочется поспать, надоели ночевки в сыром лесу, на холодной земле. Проснешься весь заиндевевший, слова не выговоришь, язык к зубам примерзнет... А, будь что будет!

   Устроился у двери. В изголовье положил полено потолще, поглубже натянул танкистский шлем, набросил на плечи кожанку, по-пехотному решив лечь на одну ее полу, а второй прикрыться. Пистолет сунул за пазуху, ремень автомата намотал на руку. Если кто и решится забраться в избушку, то его не минует.

   Костя дышал ровно и тихо, пристанывая сквозь зубы. Сергей прислушался и успокоился. Закрыл глаза и будто в глубокий колодец провалился. А потом цветными пятнами замелькали таежные поляны, редколесье на выжженных пожарами сопках, токующие на заре глухари. Откуда ни возьмись — сойка. Растет, растет, крыльями полнеба затмила. Нависла над парнем громадой, клюв выставила, да как заорет блажным человеческим голосом: — Хенде хох!

   Сергей хотел вскочить, но на него навалились, и, лежа, он яростно ломал чьи-то руки, прижимающие его к земле, зубами вцепился в икру подвернувшейся ноги. Кто-то взвыл, свирепо выругался. Пронзительно закричал Костя, и Груздев, поднатужившись, сбросил с себя тяжелые, потные тела, приподнялся, нащупал рукоятку парабеллума, но страшный удар по затылку опрокинул парня и погрузил в беспамятство.

   Очнулся Сергей от собственного стона. Онемели вывернутые за спину руки, острая боль разламывала толову, иголками отдавала в виски. Сперва не понял что с ним и почему темно, потом различил слабую полоску света сквозь плотную, туго облегающую глаза повязку. Сено, на котором он лежал, пахло тонко и грустно, как копешки на лугу. Поскрипывали несмазанные колеса, парня мотало из стороны в сторону. И боль переливалась справа налево, слева направо. Груздев крепился сколько мог, но когда резко тряхнуло, громко застонал.

 — Сережка, жив?! — радостный шепот над ухом и следом торопливая скороговорка: — Нас приняли за немцев. Ты контужен и потому не говоришь. Пусть пытают...

 — Геть, лайдак! — раздался грубый окрик. — Кровавый, окрутный шваб.

   Ветерок донес резкий запах конского пота. Ехали то ли пахотой, то ли избитой выбоинами дорогой. От частых и сильных толчков ходок подбрасывало, и отяжелевшая голова безвольно моталась по сену. К горлу подступила горечь, и, сдерживая тошноту, Сергей старался не стонать, не оказать перед врагами свою слабость. Левым боком он чувствовав тепло Костиного тела и радовался, что друг жив и находится рядом. Уж вдвоем-то они как-нибудь вывернутся из беды.

   Лисовскому руки примотали к туловищу, спеленали словно куклу. Пошевелил головой, пытаясь ослабить повязку на глазах, но ничего не получилось. Видимо, завязали ее опытные люди — и на миллиметр не сдвинешь. С ним обошлись милосерднее, чем с Сергеем. Когда в избушку ворвались, он пытался сопротивляться, но кто-то наступил на рану, и он по-звериному взвыл.

   Из разговора Костя понял, что аковцы возвращались с шоссейки после неудачной операции и случайно уловили запах дыма. Подкрались к избушке и хотели забросать спящих гранатами. Но тут в небе сверкнула зарница, и они разглядели кожанки, танкистские шлемы. Это и спасло парням жизнь.