Майор Пронин против врагов народа - Арсений Замостьянов

Кто-то крикнул в отдалении: «Ну, начали!»

– Труппа готова? – спросил Лифшиц, не оглядываясь.

– Давно готова, Михаил Самойлович.

– Пес с вами, через четыре минуты гасите свет. Он хотел сказать «пять минут», но «четыре» звучало загадочнее и потому внушительнее. «Только бы эти оболтусы не подвели», – думал Лифшиц, глядя на «мастеров советского искусства», разместившихся в партере. Только через них, да еще через представителей посольств террористы могли действовать в этот вечер. Впрочем, посольских работников почему-то на премьере было немного. В отличие от сотрудников советских органов. Если начнется беспорядок, никто из врагов не уйдет. В театре много чекистов. Но и жертв тогда все же будет трудно избежать… А Пронин строго-настрого сказал: «Один убитый или даже раненый обыватель означает полный провал операции. Сейчас не сорок второй год! Да, не сорок второй, тут голову сломаешь». Лифшиц еще внимательнее стал рассматривать рассаживающуюся по креслам публику, сверяясь по схеме с наклеенными марками.

Малль восторженно вслушивался в первые, неясные еще звуки настраивающихся инструментов оркестрантов, доносившиеся то из-за кулис, то из ямы. Наконец, спектакль начался. Медленно погас свет, зазвучала увертюра. Занавес открылся. Пронин сразу приметил в массовке своих младших товарищей и с трудом подавил улыбку. Хотя на нее он и имел право – представление обещало быть веселым.

Мелодия партизанской песни о вольном ветре покорила зрителей с первых же тактов:

Друг мой, будь как вольный ветер.Ветру нет преград на свете.Птицей летит в просторы,Мчится в леса и горы…

Празднично, бравурно, заразительно!

Действие также захватило своим молодым задором. Моряки и портовые рабочие, посетители кабачка «Седьмое небо» вызвали единодушную симпатию зала. Главные герои – бывший партизан Янко, скрывающийся от полиции под именем Стефан, и его подружка Стелла противостояли управляющему пароходной компании и его заморскому покровителю – мистеру Честерфильду. Портовые рабочие и грузчики отказывались разгружать судно со смертоносным грузом – оружием. Бывший предатель, а ныне приспешник мирового капитализма, управляющий Стэн терпел одну неудачу за другой. Даже племянник Георга Стэна – простак Микки влюбился в портовую девчонку Пепиту. Либретто явно писал человек, наделенный чувством юмора. Зал постоянно взрывался хохотом, и Пронин тоже всласть повеселился.

Малль держался непринужденно и, кажется, искренне реагировал на каждую репризу. Он не интересовался реакцией зала, никого не искал глазами среди московских театралов. И Пронин понял, что, если сегодня и состоится теракт, Малль вряд ли будет иметь к нему отношение.

Стефан, за голову которого была назначена большая премия, организовывал стачку докеров. Вот два моряка – Филипп и Фома – спели заводные куплеты в ритме популярного фокстрота. Зал взорвался аплодисментами. Малль даже привстал со своего места, от души аплодируя артистам.

– А? Каково? Я уже слышал в этой вашей архисоветской оперетте и блюзовые темы, и танго, а теперь вот фокстрот! – ликовал Малль. – Во втором отделении, я думаю, будет и что-нибудь покруче! Этот ваш Дунаевский – изысканный повар. Изысканный и изобретательный, как китаец.

Тут-то Пронин и обратил внимание на расстегнутый манжет рубашки Малля. На одной руке – серебряная запонка, на другой – расстегнутый рукав… Значит, запонку он потерял. Ерунда. Сущая ерунда. Но такая мелочь может оказаться началом большой провокации. Кто его знает – может быть, это украшение из какой-нибудь сокровищницы? Потом не оберешься хлопот по дипломатической линии. Возможны и другие варианты развития событий… Проблемы, проблемы. Пронин принялся рассматривать пол – не валяется ли запонка у них под ногами. Нет, здесь ее не было.

– Куда уж круче, – задумчиво ответил он на восторженные реплики Малля. И стал глазами искать связного.

Но за их ложей следили только помощники Лифшица. Пособников мирового капитализма Пронин не обнаруживал. Из команды самого Малля тоже никого в зале не было. Ни секретаря Вольфа, ни повара, ни даже посольских представителей. «Надо бы разузнать в антракте о том, где они».

В середине действия над головами влюбленных разразилась гроза. Зал замер, когда Стэн и купленные им власти едва не забрали Янко-Стефана. Правда, хор полицейских рассмешил всех. Малль повернулся к Пронину:

– Господин Пронин, я восхищаюсь чувством юмора ваших сочинителей!

– Да, они у нас выдумщики. До сих пор не забуду оперу «Декабристы», которую переделали в восемнадцатом году – из чего бы вы думали?

– Теряюсь в догадках…

– Это же элементарно! Из «Гугенотов» Гуно! Кстати, можете посмотреть в программке – либреттистов трое.

Малль зашелестел бумагой и зашептал:

– Винников. Крахт. Типот.

– Сложные фамилии, не запоминаются, – улыбнулся Пронин.

– Ничего, у меня на имена профессиональная память, – рассмеялся в ответ Малль.

Первое отделение завершилось все той же песней о вольном ветре: «В край счастливый, мирный и свободный враг неволю и смерть несет…»

Запонка меняет манжет

Зал взорвался аплодисментами. Представители интеллигенции вместе с законспирированными сотрудниками органов не жалели ладоней, чтобы выразить одобрение авторам и исполнителям оперетты. Медленно зажегся свет.

В антракте Малль предложил остаться в ложе: сегодня ему претила толпа. Впрочем, он быстро восстанавливал свои, утраченные было после встречи с ламаистским «целителем» лоск и самоуверенность. Из буфета на тележке по заказу гостя привезли шампанское и печенье. Ложу заперли. Пронин определил, что, попав в ловушку, одним прыжком сможет оказаться в партере.

– Ну, как вам московская оперетта?

– Гораздо лучше, чем ваше шампанское. Нет, серьезно, это талантливо. А главное – ни на что не похоже. Я бы хотел получить ноты и пластинки с этой музыкой.

– Ну, ноты я вам устрою, а с пластинкой придется повременить. Москворецкий завод не успевает удовлетворять повышенный спрос трудящихся на пластинки. У нас на это дело очередь, перед которой равны все.

– Социализм?

– Социализм, – уважительно сказал Пронин. – Кстати, ноты вам лично мог бы подписать автор, он сейчас находится в театре.

– Ну, в этом-то я не сомневаюсь. Премьера все-таки. И где же расположился наш герой дня?

– Третий ряд, по центру.

– С высокой дамой, у которой пышная прическа?

– Да, они покинули зал на время антракта.

– Смелый поступок для сегодняшнего триумфатора. Публика может и разорвать на сувениры…

Знал бы он, этот швейцарский дипломат, что каждый шаг «публики» контролировался товарищем Лифшицем, который уже исходил потом, регулируя перемещение своих боевых частей во время антракта. Он выбрался из тесной каморки осветителя и теперь пытался проконтролировать и упорядочить броуновское движение зрителей между залом, буфетом и комнатами гигиены.

– Хотите пари? – Малль повернулся к Пронину. – Успех сегодня будет грандиозный. Овации, завтра с утра – восторженные рецензии в газетах, а потом два года аншлагов. Этот господин Дунаевский будет богатым человеком. Или, как у вас говорят, обеспеченным.

– Кажется, он и сейчас не может пожаловаться на нехватку материальных средств, – вздохнул Пронин.

– Иногда я завидую кумирам публики. Парят, как птички, собирают свои гонорары, купаются в успехе.

– Ну, за этой пышной витриной трудно разглядеть годы упорного труда.

– Ах, вы обстоятельны, как газета «Правда». Я же не претендую на универсальную истину. Мне просто завидно.

– Вот и объект вашей зависти подошел. – Пронин кивнул на появившегося в партере Дунаевского.

– Его спутница недурна.

– А почему бы и нет?

– У вас и после коллективизации остались интересные барышни.

Малль и Пронин засмеялись, а молодой переводчик в который раз покраснел, слушая их речи. Он вообще чувствовал себя лишним в этой ложе, пока Малль болтал с Прониным, а посол и его супруга, как голубки, не могли отвлечься друг от друга, обсуждая музыку Дунаевского. Он несколько раз пытался заговорить с Хармишами, но те лишь вежливо кивали, не поддерживая беседу с ним.

– Вы не забыли о своем обещании познакомить меня с господином композитором? Я думаю, это лучше сделать сейчас. После окончания спектакля ему будет не до меня. – Малль разглядывал Дунаевского в бинокль.

Пронин развел руками:

– Исполнять желания гостя – прямая обязанность гида.

Он кому-то махнул рукой из своей ложи, и к Дунаевскому подошел дородный старик в черкеске. Вместе они направились к Маллю. Старик остановился у дверей ложи, а Дунаевский робко постучал.

Малль величественно поднялся навстречу гостю. Андрей пристроился между ними, почуяв, что настало его время.

– Прекрасная музыка. Запомните этот день. День вашего успеха.