Воспоминания: территория любви - Ирина Александровна Антонова

раньше. Была знакома только с женой Леже. Как это обычно бывает? Выставка, вернисаж, пришли художники, познакомились, перебросились в лучшем случае на приеме парой слов… Это такие поверхностные знакомства. Глубокие беседы? Нет, не припомню. Никто из великих мне ничего «такого» не поведал. А придумывать я ничего не буду.

С российскими художниками, конечно, личных знакомств намного больше. В основном из Академии художеств. Мне было очень интересно соприкоснуться с этим миром. Тот же самый Гуго Матвеевич Манизер, который запомнился тем, что сказал, увидев Матисса у нас в зале: «Ну, это мы снимем». Хорошо помню скульптора Дмитрия Жилинского, с которым мы даже были друзьями. И, конечно, Боря Мессерер. Я и сейчас с ним дружу.

Анри Матисс и Лидия Делекторская

Художники – это прекрасно, но есть еще одно знакомство, о котором мне хочется рассказать. Это встреча с музой, а если точнее, то с музой, натурщицей, секретарем и возлюбленной Анри Матисса Лидией Николаевной Делекторской.

Наши встречи были не такими уж частыми. И короткие, как мои командировки. Но очень важные для меня, как и наша дружба. Поэтому я их так хорошо помню.

Сама история этого знакомства просто замечательная. Я сидела одна в своем кабинете в музее, вдруг приоткрывается дверь и в проем заглядывает чья-то голова. Я говорю: «Входите». Входит женщина, подходит ко мне и говорит: «Я – Делекторская». А я знаю очень хорошо, кто это. К тому времени уже очень много про нее слышала. Поэтому отвечаю: «Вы секретарь Матисса!» С этого самого момента мы и подружились – крепко, на всю жизнь.

Что в ней было особенного? Все. В ней все – особенное. Даже тональность голоса, то, как она говорила. Потрясающая женщина. Одна из самых мощных и сильных личностей, которые встречались мне в жизни.

Помню случай в Париже. Заканчивается заседание Международного совета музеев, вице-президентом которого я тогда была. Спускаюсь. Сидит Лидия Николаевна, ждет меня. И мы «закатываемся в Париж». Сначала где-нибудь поесть. Иногда в театр. Мы часто ходили вместе в театр. А еще на выставки. Крупные выставки в Париже в какие-то дни открыты до одиннадцати вечера. Это было наше с нею время! Мы обязательно шли на такую выставку в Гран Пале. Просто проводили вечер вместе. Вместе ездили на знаменитое русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В памяти зачастую остается что-то на первый взгляд, казалось бы, незначительное. Однажды она сказала: «Ирина Александровна, я хочу вас пригласить на один фильм. Да, там есть такие места… очень… острые. Но я надеюсь, вы поймете, что это не ради секса, это содержательно!» Она ужасно в этом смысле была «pure», как говорят французы, чистюля такая, не выносила всяких «таких» вещей.

А что за фильм? Представьте себе – «Эммануэль». Тогда, в те пуританские времена, эта картина и во Франции считалась очень острой. Но все меняется. Сейчас в кино или на сцене можно увидеть нечто, на что Лида никогда бы не пошла. А вот тогда – «Эммануэль».

Я была заинтригована. Посмотрела. Ничего особенного. А Лида все пыталась объяснить, что пикантные сцены здесь ради понимания отношений между мужчиной и женщиной, а не просто так, «клубничка». Очень мне тогда было смешно. Она вся в этом…

Потом я пригласила Лиду к себе в Москву. Мы поехали с ней в Крым, в Дом творчества художников. И провели там на море две недели. Очень хорошо отдыхали. Она осталась довольна.

А однажды мне позвонил один человек и сказал: «Ирина Александровна, Лидия ушла». А я незадолго до этого была во Франции. «Как?! Я же ее недавно видела!» А он отвечает, что она с собой покончила. Это был настоящий удар. И я долго думала: как такое могло случиться? Позже, перебирая в мыслях наши встречи, я поняла, что она готовилась, но догадаться тогда, когда мы общались, просто невозможно было.

А навел меня на мысль о том, что Лидия давно решила уйти из жизни, следующий случай. Я ей когда-то подарила очень красивый костюм. Синий, из джерси. Он ей очень шел. Как-то я к ней приехала, смотрю, а мой подарок висит ненадеванный. Я ей говорю: «Лидия, вам что, не нравится костюм? Он же вам очень идет». Она отвечает: «Нет-нет, Ирина Александровна, ну что вы, я его не буду носить. Лучше кому-нибудь подарю». Что на это ответишь? Я и сказала: «Ну, пожалуйста, дарите. Мне жалко, но дарите». В какой-то момент – я на это внимания не обратила – она стала настойчиво раздаривать всем свои вещи. Теперь я понимаю, что она тогда уже все задумала. Давно-давно. А почему? Сложный вопрос.

Я очень хотела, чтобы она в Москву переехала. Ее здесь многие любили. Любили по-настоящему. Круг общения был даже больше, чем в Париже. Она там, если честно, не очень-то с французами дружила. Я ей даже подыскала квартиру: не очень далеко от меня, на Вернадского. Я на Ленинском проспекте, а ей – на Вернадского. Узнала, что там квартира продается, пришла, посмотрела. Очень милая квартира, ничуть не хуже, чем у нее в Париже на Пор-Рояль. Она тогда была в Москве, и я ей сказала: «Лидия, есть квартира, просто специально для вас созданная. Поехали, посмотрим». А она мне без всякого интереса: «Как-нибудь поедем». – «Так ее продадут!..» А она молчит. Все как-то уклонялась от этой поездки. Куда денешься: характер!

Как-то в Париже пришла я одна на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. А там могила Лёли – ее двоюродной сестры. И увидела, что на памятнике написано: «Делекторская Лидия Николаевна». Я сразу ей позвонила и говорю: «Лидия, это что за сон такой? Я тут нашла ваше имя!»

«Это чтобы ни у кого не было проблем. Только отвезут и похоронят».

Вот такая особая гордость. Не хотела никому жизнь усложнять. Все время повторяла: «Я не хочу быть никому в тягость. Вдруг слягу. И что – меня будут из чашечки поить»?

Она никогда не говорила, что покончит с собой, что уйдет из жизни. Она всегда говорила: «Я не хочу так жить».

Да, Лидия мне была как родная. Поэтому для меня ее смерть стала огромной болью. Но я ее вообще-то понимаю. Она ушла потому, что ослабела, потому что не хотела ни для кого быть обузой, проблемой. Но что интересно: Лидию похоронили не в Париже. Приехали какие-то дальние родственники из Петербурга и перевезли ее туда. И лежит теперь Лидия где-то под Ленинградом…

Ох, как я сейчас жалею, что мало ее расспрашивала.