Атомный век - Михаил Белозёров

— Меньше пить будешь, — равнодушно посоветовал Берзалов, полагая, что совет всё равно не поможет. Гуча как искал приключений, так и будет продолжать их искать.

— Это точно, — подобострастно согласился Гуча, — водка нас погубит.

Берзалов нашёл себе местечко под осиной, бросил коврик, расстелил спальник и, не снимая ботинок, а только расшнуровывав их, завалился спать. Даже учитывая, что они весь день собирались, а потом не спали всю ночь, ему нужно было не более часа, чтобы прийти в себя.

Ровно через час он проснулся свежим и бодрым. Солнце висело высоко, юго — запад по — прежнему был мрачен, там громыхали далёкие зарницы, здесь же щебетали птицы, даже порхали ранние бабочки — вроде как и войны не было, только настроение стало препаскуднейшим: приснился ему север и родители, а ещё собака Рекс, и как всё было хорошо в той предвоенной жизни, только Варя, как всегда, не приснилась. Хотелось ещё помечтать, но он заставил себя подняться и подойти к костру, который был разведён со знанием дела — в яме, а дым выводился через канаву в овраг. Такой костер можно было обнаружить, разве что учуяв его. А СУО зачем, а сканер? — с некой гордостью за ВДВ подумал Берзалов и почувствовал себя в безопасности.

— Товарищ старший лейтенант, чайку? — предложил Гуча, то бишь Болгарин, который был дневальным и который уже успел перемазаться, как трубочист.

— Как ты думаешь, Андрей, есть ли в мире справедливость?

Гуча удивился и ответил, едва заметно пожав плечами:

— Конечно, есть. Вот вы меня вытащили из «ямы». Это справедливость. Или Буру помогли.

— Как? — в свою очередь удивился Берзалов, хотя, конечно, подразумевал совершенно другую справедливость, вселенскую, что ли? От которой всё зависит, родина, бригада, их глубокая разведка в том числе. Да и вообще, ему казалось, что справедливо было бы, если бы они всё‑таки выиграли, а не проиграли эту третью мировую войну. Американцы почему‑то так и не удосужились закрепить успех. А может, ждут, когда мы здесь от радиации сдохнем? — предположил Берзалов. Многие в дивизии задавали себе этот вопрос, но вразумительного ответа как не было, так и нет.

— Ну… исполнили его мечту, — простодушно объяснил Гуча, пряча глаза.

Берзалов давно заметил, что здоровяк Гуча с офицерами ведёт себя весьма скромно, показывая всем своим видом, что он не такой буйный, как кажется. Но глаза его выдавали с головой. В них нет — нет да и проскакивали искры безумия. Впрочем, Берзалову было не до психоанализа. Психоанализ в армии с лихвой заменяет устав, и Гуча это прекрасно осознавал, но иногда залетал, вот его и учили с помощью ржавой селёдки и ямы.

— Он что, мечтал попасть в разведку?! — спросил Берзалов с иронией, будто никогда не слышал о Буре.

— Да не только в разведку. Он мечтал завоевать уважение.

— А — а-а… — понимающе согласился Берзалов. — Считай, что это ему удалось.

— Правда?.. — искренне удивился Гуча.

Берзалов понял, что этот разговор почему‑то важен для Гучи, но не стал вдаваться в подробности. Дружат они, что ли? — вспомнил он. Только странная это дружба: здоровяк Гуча и толстяк Бур. Пат и Паташонок. Кажется, их так и звали за спиной. Значит, Бура надоумил Гуча, решил Берзалов. А ещё они, кажется, из одного южного города? Точно — из Донецка. Бывал я там проездом, вспомнил Берзалов. Пиво там «сармат» хорошее, а ещё женщины красивые — чёрноглазые, длинноногие, ну и жарко, конечно, асфальт плавится.

— Конечно, правда, — ответил он, расставаясь с воспоминаниями, как хорошо жилось до войны и как мы были счастливы, только этого не понимали, были недовольны всем и вся. Жаждали перемен. Горланили на Болотной площади. И дождались‑таки. — После первого боя увидим, — сказал он.

— Ну — у-у… а как он сегодня?..

— А зачем тебе?

Неужели, чтобы посмеяться? — удивился он.

— Да просто интересно… — сказал Гуча, из‑за ложной скромности пряча глаза.

— В общем‑то, на высоте для первого дня, — согласился Берзалов. — Ну… если не совсем на высоте… — поправил он себя, вспомнив, что Бур забыл оружие, — то вполне… вполне… Может, так из него десантник и получится?

Дело заключалось в том, что после войны в ВДВ брали всех, кто мог держать автомат, и Бура прибило к ним, как щепку к берегу, одной из волн войны, поэтому таких необученных рекрутов было выше крыши. Обычно они несли все хозяйственные нагрузки, их даже в караул не ставили, а если ставили, то так, чтобы они были под присмотром бывалых десантников. Однако бывалых десантников с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Не пошлёшь же новичка в пекло? Вот бывалые шли и погибали, а достойно восполнять армию было некому.

— Это хорошо, это тоже справедливость, — с какой‑то непонятной благодарностью закивал головой здоровяк Гуча. — Я ему всегда говорил: «Будь решительней и ничего не бойся!» Упрямый он.

— На упрямых воду возят, — иронически заметил Берзалов.

Точно, дружат, понял он, то‑то Гуча радостно не заржал, как заржал бы любой другой на его месте, а только понимающе улыбался. Ну и хорошо. Значит, будет кому прикрывать Бура в бою. Он зачерпнул кружку чая, взял три куска сахара, напился и, позвав Гаврилова, Архипова и Юпитина — командира второго отделения, держать совет, что дальше делать, а главное — как делать. Ещё один такой инцидент, и они кого‑нибудь не досчитаются. Берзалов считал, что им сегодня повезло. Во — первых, в первый день никого не убило, а во — вторых, странный эффект открыли — длинный — длинный коридор. Может, им вообще всё померещилось со страху? Ну и в — третьих, встреча с крикливым Скрипеем тоже окончилась благополучно, по крайней мере, никто не оглох.

Гаврилов выслушал рассказ об их приключения и сказал, подёргав себя за мочку уха:

— М — да — а-а… ничего себе, за хлебушком сходили! Дурилка я картонная! Отродясь ничего подобного не слышал. Коридор‑то, должно быть, особый. Может, это какой‑нибудь экзотический ход неизвестно куда?

В чужих устах такая вольность в суждениях показалась Берзалову чистой фантастикой. Одно дело думать об этом, а другое дело выслушивать от подчиненного в качестве глупости. Гаврилов позволял себе фантазировать очень и очень редко. Всё‑таки он стоял на реалистических позициях пограничника. На этот раз была веская причина: Скрипей! Что это за чудо в перьях, и с чем его едят? Неужто, действительно, человек? Вот прапорщик Гаврилов и расслабился, не учёл реальности. Так подумал Берзалов, который сам не мог предложить ничего путного, кроме, в общем‑то, понятного скепсиса. Всё и всегда имеет логическое объяснение. Только это объяснение надо найти — всего‑то делов. А пока вместо логики работает суеверие.

— Как куда? — чуть развязно сказал Архипов, который был польщён, что его позвали на совещание, — ясно же, что в неизведанную область.

И этот туда же, вздохнул Берзалов. Какая ещё неизведанная область? С чем её едят? Но ничего не сказал, дабы не прерывать полёта фантазий подчиненных. Может, выскажут что‑то дельное, конструктивное?

— Это уже попахивает какой‑то фантастикой, — то ли осуждающе, то ли, наоборот, констатируя, сказал Гаврилов, давая тем самым понять, что он, если и верит в чудеса, то только при определённых условиях. — А вы сами что думаете, товарищ старший лейтенант? — обратился он к Берзалову.

— Трудно что‑либо сказать… — начал Берзалов, его сковывало обязательство ничего никому не сообщать об американцах. Но ведь рано или поздно мы с ними столкнёмся, подумал он, тогда молчание будет хуже предательства. — Я думаю, что это какой‑то оптический эффект типа зеркал, — сказал он, чтобы спустить фантазёров на землю.

— Очень даже может быть… Хотя что‑то я о таких эффектах не слышал, — задумчив отозвался Гаврилов. — Нет, я конечно, не дока по жизни, но всё‑таки в ней кое‑что видел.

Юпитин, не по годам степенный, как столетний дед, тоже высказался:

— Среди бойцов ходит байка, что якобы «дубы» умеют проваливаться во времени. Может, «там» они с ума и сходят?

— Кто сказал? — спросил Берзалов и ему показалось, что во всем этом есть какое‑то метафизический смысл, от которого по коже пробежали мурашки.

— Если это работа «дубов», тогда всё понятно, — важно заметил Гаврилов, и Берзалов не услышал в его словах иронию, до которой был охочий и которую желал услышать в устах своего заместителя. Постным был старший прапорщик, как щи без мяса, постным и правильным.

Берзалов от досады едва не заскрежетал зубами:

— Так кто сказал?!

— Да так… — испугался Юпитин. — Бают ребята…

Берзалов же подумал, что было бы неплохо поговорить с теми фантазёрами, узнать, откуда ветер дует, чтобы навести порядок. Но разве Юпитин признается, боится ведь, что в стукачестве обвинят.

— А что бают? — спросил Берзалов так, чтобы больше не пугать Юпитина.