Намбандзин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Пять сотен асигару-тэппо стояли впереди и в центре нашего построения. Я построил их в пять шеренг. Стрельба будет вестись медленнее, зато поражать будут шире. При конной атаке скорость не очень важна, потому что лошади испугаются и дадут время на перезарядку. Бросать сперва пехотинцев в атаку на асигару-тэппо наши враги пока не додумались, а я не подсказываю. В патронах теперь по две пули меньшего размера. Все равно прицельной стрельбы не может быть в принципе, а двумя нанесем больше поражения, в идеале — вдвое. Стрелков защищали с трех сторон асигару-яри с пиками длиной пять с половиной метров. Они стояли на одном колене, оружие лежало рядом на земле. Такую длинную и тяжелую древеняку долго не продержишь. За нами и чуть выше по склону очень длинного и пологого холма заняли место асигару-сясю (лучники). У многих к верхнему плечу лука приделан наконечник, как у копья, но меньшего размера. В случае необходимости снимали тетиву и получался юми-яри (лук-копье). Справа и слева от них расположились асигару-яри с обычными копьями или нагинатами, которые являются разновидностью глефы. Наши конные самураи вопреки обычаю стояли на флангах, как в европейских армиях. Не буду показывать пальцем, кто подсказал Оде Нобунаги сделать так.

Врагов немного больше, чем нас, но разница не существенная. При этом у них больше тяжелой конницы. Соотношение с пехотой — примерно шестьдесят процентов на сорок. У нас обратная пропорция. У них конница стоит в середине, а пехота на флангах. Обе стороны ждут, кто начнет.

Ода Нобунага знает, что его главная сила — асигару-тэппо, которых лучше использовать в обороне, поэтому сидит на раскладном стуле на вершине холма, окруженный личной охраной, набранной в основном из дзисамураев, и неспешно помахивает голубым веером, на котором нарисованы красногрудые птицы, похожие на снегирей, которые здесь мельче, чем в европейской части России, и красный зоб, а не грудь. Веер большой и металлический, в сложенном виде запросто парирует удар катаны. Он как бы символ нынешнего поведения Оды Нобунаги: эдакий мирный, расслабленный чувак, готовый мигом дать отпор, если какой-то безумец вдруг нападет.

Ода Набуюки долго ждал, что старший брат нападет первым. Поняв, что этого не будет, послал своих воинов в атаку. Сначала двинулась, поднимая коричневатую пыль, тяжелая конница, быстро перейдя в галоп. Гулкий перестук тысяч копыт — главная музыка нынешних войн. Когда скачешь ты, она заряжает энергией, уверенностью в победе и заглушает страх. Когда скачут на тебя… в общем, привыкнуть невозможно, каждый раз одинаково страшно.

Мои подчиненные незаметно косят глаза на меня, на даймё. Никто не хочет показать, что очко играет, и погибнуть тоже нет желания. Спокойствие командиров не то, чтобы избавляет от мандража, но уж точно пресекает желание удрать. По себе знаю, что в таких случаях страх быть потом наказанным своими превышает страх быть сейчас убитым чужими. У своих больше желания и, что важнее, возможностей казнить труса.

— Взять пики! Вставить фитили! — командую я.

Като Данзё и остальные сотники репетуют мой приказ. Мое звание — касиру (командир отряда с одинаковым оружием, капитан), а у них — ко-касиру (лейтенант).

Когда конница приближается метров на пятьдесят и мне становятся различимы белые лошадиные зубы, отдаю следующий приказ:

— Огонь!

Нестройный залп сливается с дубляжем ко-касиру.

Густое облако черного дыма частично скрывает от меня врагов, но я вижу, как лошади словно бы натыкаются на невидимую стену. Какая-то встает на дыбы, какая-то наоборот наклоняет голову, будто собирается пасть на передние колени. Может быть, это раненые. Плотная масса коней и людей все-таки продолжает смещаться вперед в силу инерции. Ко-касиру четко отдают приказы, асигару-тэппо не менее четко караколируют. Им помогают лучники, быстро и прицельно стреляя в самую гущу врагов. Второй залп, третий, четвертый, пятый. Облако дыма становится таким большим и густым, что ни черта не видно. Зато не слышно и топота копыт, только надрывные крики раненых людей и истеричное ржание раненых лошадей.

— Стоп! — командую я.

Асигару-тэппо заряжают аркебузы и замирают в ожидании приказов, не забывая поглядывать на меня и даймё.

Я тоже поворачиваю голову и вижу, что Одна Нобунага стоит, схватив сложенный веер посередине. Рот приоткрыт и на лице выражение, как у ребенка, который впервые увидел что-то диковинное. Стрельбой из огнестрельного оружия его не удивишь. Разве что результатом ее. С вершины холма обзор лучше, и, так понимаю, даймё видит, что поработали мы на славу.

Дым рассеивается малость. Поле перед нами завалено убитыми и ранеными людьми и лошадьми. Кое-где они лежат в несколько слоев, и эти кучи шевелятся и издают словно бы один протяжный звук, похожий на надрывное скуление. Уцелевшие враги скачут в обратную сторону быстрее, чем неслись в атаку.

Я показываю даймё на нашу конницу на флангах и жестом предлагаю послать ее в атаку. Ода Нобунага кивает, отдает приказ. У нынешних японцев очень хорошо разработана система сигнализации флагами.

Теперь уже наша конница начинает исполнять копытами боевой марш, нагоняя страх на врага. Впрочем, удирающие самураи и так нагнали его в достатке. Вражеские асигару начали разворачиваться и улепётывать вслед за своей конницей. Их быстро догнали и изрубили наши кавалеристы. Сражение началось — и вскоре закончилось. Его исход решили пять сотен бывших крестьян, вооруженных аркебузами. Пять их залпов стали одними из первых аккордов похоронного марша по эпохе самураев.

20

Только решишь, что жизнь наладилась, что всё у тебя тип-топ по меркам той задницы, в какую попал, как сваливается нежданчик. Ода Нобунага заболел, причем серьезно. Уже шесть дней не появляется из своей комнаты на третьем ярусе тэнсю. Говорят, проблемы с животом. Я в шутку предположил, что это наказание за то, что отпустил заклятых врагов. Во время сражения мы пленили Оду Нобуюки и двух его самых влиятельных вассалов — Сибату Кацуиэ и Хаяси Хидэсаду, а третий — Хаяси Мимасаки — получил две пули в грудь и помер. Троицу пленников тоже ждала смерть. Видимо, Одна Нобунага собирался казнить их как-нибудь очень изощренно, чтобы, наверное, удивить других самураев, тех еще садистов. Не успел. Опять вмешалась его мать Дота Годзэн, которая, узнав о поражении младшего сына, принеслась в паланкине из замка Суэмори, где жила у Нобуюки, своего любимца. Подозреваю, что она была одним из организаторов похода на своего старшего сына. Ода Нобунага не смог отказать матери, хотя прекрасно понимал, что она враг. С ней, как были и с отцом, у него сложные отношения. В итоге все три пленника поклялись, что впредь ничего не предпримут против своего даймё, будут верными вассалами, после чего их отпустили с богом, не знаю точно, с каким из японских.

Моя шутка оказалась недалекой от истины, потому что пошли слухи, что даймё отравили. К нему никого не пускают, поэтому не могу сказать, насколько тяжело болен. Я передал через свою жену, а та через его жену, что знаю хорошее средство от ядов — первач с перцем, могу вылечить. Мне сообщили, что пока в моих лекарствах не нуждаются. На всякий случай я все-таки поставил в теплом месте большой, литров на двадцать, глиняный кувшин с брагой из риса с добавлением сладких мандаринов, которые как раз собирали крестьяне в деревнях по соседству и часть приносили в замок. В качестве дрожжей использовал натто (сохранившиеся бобы). Вареные соевые бобы кладут в ошпаренную кипятком рисовую солому и ждут дня два-три, когда забродят. В результате получается «сопливая» масса с неприятным, как по мне, запахом и довольно интересным — сладко-соленым с горчинкой — вкусом. Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы попробовать эту вонь и оценить ее вкус. Считается едой бедняков, но и даймё иногда потребляет их на завтрак. Если выгнанный из этой браги самогон не пригодится, как лекарство, то пойдет на поминки даймё.

Пока ситуация не ясна, прикидываю, что делать дальше. Возвращаться в горную деревню не хочу. Есть мысль отбить бывшую деревню моей жены. Я намекнул аркебузирам, что в случае смерти Оды Нобунаги покину провинцию Овари, что наверняка смогу устроиться со всем отрядом к другому даймё. Мы показали себя в деле, так что можем рассчитывать на хорошее содержание. В Киеси оставаться стремно, потому что, уверен, Ода Набуюки не простит мне свое недавнее поражение. Он знает, кто за несколько минут выкосил лучших его воинов. Среди самураев, которые не входили в ближний круг даймё, и асигару было заметно брожение. Слишком сильно их жизнь зависела от одного человека. Если мне было, куда свалить и на что жить, то им придется нелегко, если не договорятся с новым даймё. Я намекнул асигару-тэппо и асигару-яри (пикинерам), что последовавшие за мной будут обеспечены не хуже, чем под властью Оды Нобунаги. Большая часть тех и других намекнула в ответ, что готовы последовать за мной. С таким большим отрядом можно захватить замок и стать независимым правителем. Опыта участия в междоусобицах у меня через край, есть союзники-синоби, так что не пропадем.