Санки - Анна Кудинова

пнув стеклянные пылающие санки ногами, они упали назад и разбились в мелкую голубую пыль. Пыль превратилась в бездонное озеро прямо посреди моей комнаты, лица снова появились на поверхности воды, практически касаясь губами водяной глади, но в этот раз они были не детскими, а старыми безобразными уродами, я испугался и что было сил рванул к двери, ударился о ножку кровати и упал.

От боли, страха и разочарования я заплакал в голос, это был крик моей души, такой громкий, что весь наш город всколыхнулся разом и засверкал желтыми квадратиками проснувшихся окон. Мама и папа подняли меня и положили на кровать, они что-то говорили друг другу на повышенных тонах, но даже этим не перебили мой затянувшийся рев. Мама потрогала мне лоб, папа принес градусник, мокрое полотенце и воду, но все это не помогало. Мое отчаяние приобрело степень бесконечности, словно зеркальное отражение в отражении, отражающееся в нем, и так далее. Более я не мог взять себя в руки и бороться с санками, потому что даже не знал, есть ли они на самом деле.

Я уснул, а когда проснулся, было уже позднее утро, примерно конец четвертого урока. Рядом лежал градусник, с застывшей в нем ртутью на отметке 39,4, такая высокая температура была у меня последний раз, когда я болел ветрянкой еще в детском саду. Таблетки от жара и стакан с водой – все это находилось на прикроватной тумбочке около моего носа. Я взял воду и выпил залпом, затем откинулся обратно на подушку, осмотрел свои нормальные человеческие руки, выдохнул и вслушался в тишину.

Мама говорила по телефону с директором школы, впервые за всю жизнь она яростно отстаивала мои права и защищала меня так, будто я ни в чем не виноват. Из той половины разговора, которую я услышал, удалось понять, что речь идет об отчислении из школы, вроде бы кто-то из учеников видел меня во время урока выходящим из учительской. Я ничуть не расстроился, а даже, наоборот, обрадовался, директриса своим отчислением облегчила мне задачу по донесению известия до родителей о моем решении более не посещать школу. По моему делу был назначен педсовет с участием школьного психолога и милиционера, что оформлял меня в участке ночью. Об этом я узнал позже и обвел сегодняшний день в календаре красным, чтобы считать дни от этого круга.

Мне дали больничный и оставили отлеживаться до середины следующей недели, мама переключилась на свои дела, ослабив контроль за мной, а папа еще не пришел с работы. Стемнело. Я залез в свой шалаш, достал коробку с конструктором и вытащил ключи, под лупой на них видно множество микроскопических изъянов, трещин, вмятин и отпечатков. Ощущение, будто я рассматриваю земной шар со спутника, продвигаясь, я вижу жизнь ключа, его горе и радости, болезни и здравие. Добравшись до кончика, я решил, что сегодня ночью мне непременно нужно попасть в школу, я оставлю санки на кухне, а заодно осмотрю ее и, может быть, что-то найду.

Послышались шаги и разговоры.

– Как он? – спросил папа, снимая пальто и шапку.

– Сидит под одеялом уже несколько часов, – с ужасом в голосе ответила мама.

Я возмутился: «Какие несколько часов?! Я залез сюда буквально минут 20 назад». И, сделав шаг вперед, я почувствовал, как затекли мои ноги без движения. Высунув голову, я взглянул на часы – половина одиннадцатого, мама права, я совсем не заметил, как пролетело время. Я вылез и пошел на кухню, помыл овощи и помог приготовить салат, смотрел, как горит синий огонь, и застывал, грея руки под струей горячей воды, я будто бы уже скучал по этим минутам, опережая время.

Мы сели за стол и все вместе поужинали, как раньше, родители оттаяли, видя меня в хорошем расположении духа, папа даже предложил сыграть в «Монополию» или в прятки, и мы сыграли. Я выбрал первое, потому что из пряток в нашей квартире я уже явно вырос. Но потом согласился на одну игру ради папы, уж очень он любит бездыханно стоять за шторой, думая, что совсем не видно его выдающийся вперед силуэт. Я сделал вид, что не знаю, куда он спрятался, и долго искал в разных местах, где его точно быть не может: в бельевой корзине, шкафах, полках и даже секретере с посудой. Я рылся везде до тех пор, пока по шторе не побежали волны, говорящие о том, что папа устал стоять не шевелясь так долго и пора бы уже его найти. Я нашел, он радовался как ребенок, и я тоже, хоть на душе было так тяжело и грустно, что хотелось поскорее снять маску радости и тихонько заплакать. Так я и сделал, когда все легли спать, после чего и сам задремал полусидя, ожидая появления санок. Два часа ночи, три, половина четвертого, не открывая глаза, я вдыхал носом свежий воздух и понимал сквозь сонный туман своего сознания, что их нет. Начало пятого – я открыл один глаз и наконец-то заметил темное пятно – явились без опоздания. Сегодня важный день, если все получится, я узнаю секрет кухарки и наконец-то избавлюсь от санок.

Все шло по плану, я тихо собрался, положил в карман папин фонарик и уже в коридоре вспомнил про свой арест, на ночь мама закрывает входную дверь и прячет все ключи у себя в спальне, как же можно было забыть об этом? Я схватился за голову и стал думать, как выйти. Первое, что пришло мне на ум, – это окно, я мог бы спрыгнуть, всего три этажа, внизу мягкий сугроб, но как я вернусь обратно? Не пойдет – если меня раскроют, то на моем окне завтра же появится решетка, нужно что-то надежнее. Я стал размышлять, где могут лежать ключи, мысленно бродя по спальне и пытаясь думать, как мама. Наверно, в шкатулке. Нет, наверно, в хрустальной вазе, что стоит прямо над ее головой. Место должно быть удобное и доступное, учитывая, что она делает это каждый день.

Вдруг я почувствовал, как в кармане что-то зашевелилось, будто там проснулась маленькая лиственная ящерица, она ерзала по карману и щекотала мне ногу. Это еще что? Я брезгливо отпрыгнул и широко распахнул правый карман, из левого достал фонарь, включил и направил вглубь, не решившись залезть рукой. В кармане, как и прежде, лежали три школьных ключа, я вынул их и увидел, что один из ключей поменял свою форму, тот, что от дальнего кабинета на третьем этаже, тщательно всмотрелся