Санки - Анна Кудинова

тем самым раздражали меня еще больше, затем остановились, подпрыгнули и зависли в воздухе, сантиметрах так в тридцати от пола. «Нехорошо сидеть на столе задницей», – тут же подумал я, подсматривая за ними в щель между задней стенкой стола и ножкой. Физрук находился так близко от меня, что будто бы услышал мои мысли, он прервал свою льющуюся речь, прищурил глаза и посмотрел в мою сторону. Я зажмурился и стал ждать, но через некоторую паузу он продолжил, меня спасло его плохое зрение и привычка вешать очки на сетку для баскетбола. Я выдохнул скопившийся воздух в пол и прижался щекой к холодной деревянной внутренней стенке стола.

Звонок прозвенел словно колокол надежды, впервые я так радовался тому, что начался урок. Туфли торопливо, с полагающимся кудахтаньем засуетились и стали исчезать за ножкой шкафа, цоканье удалялось, растворяясь в общем шуме коридорной толкучки.

Трое зашли и сразу же были опознаны – это апостолы, в центре стояли завуч в своих темно-синих лаковых лодочках и пара черных неприметных туфель – это ее правая рука. Учительница по музыке подбежала и начала жаловаться на какой-то отчет, затем прошлепала к своему столу и, неудачно задев папку с нотами, сбросила ее на пол, папка приземлилась с глухим ударом, словно молот судьи вынес мне вердикт быть обнаруженным, ноты рассыпались аккуратным рядком, как карточная колода, ровно указав на мое месторасположение. Ну вот и все, мне конец. Я сжал ключ от столовой и практически попрощался с жизнью. Педагог извинилась и, присев на корточки, стала собирать бумажки, продвигаясь гуськом в мою сторону. Я видел ее кудрявую макушку, она собрала все и на последнем листке оторвала голову от пола, оказавшись прямо передо мной. Холодная стенка нагрелась от моей горячей щеки, ноги вспотели и стали неприятно скользить внутри ботинок. Немым умоляющим взглядом я смотрел ей прямо в глаза и не мог оторваться. Наверное, стоит вылезти самому, не дожидаясь, пока она закричит на всю учительскую, но я не мог. Ее каштановые кудри сползли на лицо, а взгляд ничуть не выдал никакого удивления. Она просто посмотрела на меня, и вдруг ее глаза исчезли, на лице образовались сквозные дыры, через которые я увидел книги, стоящие в нижней части шкафа, что находился за ней. Меня словно электрическим разрядом отбросило назад, к стулу. Я продолжал смотреть на нее и не мог поверить в происходящее, она повернула голову влево и немного наклонила вниз, ее пустоты на лице стали для меня импровизированным биноклем, через который я увидел ту самую деревянную доску с ключами. В объектив попали два ключа – большой, от самого дальнего класса литературы на третьем этаже, и рядом маленький. Я не знал, что это обозначает, но был уверен в том, что она не просто так указала на ключи, и зрительно сфотографировал этот фрагмент доски. Тут же ее удивительные голубые глаза, подведенные черными стрелками, вернулась на место, она поднялась с пола и продолжила свой диалог с завучем. Я продолжал сидеть, переваривая только что увиденное, как незаметно ко мне подкрались уже высохшие зеленые валенки. Я продвинулся вперед, на то же место, где и был изначально. Валенки беззвучно слетели на пол, ноги ловко вделись в туфли и побежали в класс, это был еще один стресс, который я пережил, а мой мочевой пузырь – нет. Тепло разлилось по всей нижней части тела, прошло по внутренней стороне бедра и скопилось в районе копчика. Я сидел и не мог представить себе больший ужас, чем происходил со мной в этот момент. Ноги устали от неудобного положения, по коленке побежали ежики, и я решил, что больше никогда не приду в эту адскую, в прямом смысле этого слова, школу. В учительской стало тихо, на полу не было ни одной пары ног, я приготовился вылезти, как вдруг услышал кашель и вновь затаился. Кто-то остался, но кто это – я не видел. Каждая секунда тянулась словно час, я сидел под этим столом уже сутки, а то и двое, и терпение мое, как и нервы, было на исходе.

Кашель переместился и вышел в коридор, наконец-то я высунул голову и, убедившись, что никого нет, вылез полностью, оставив мокрое пятно под столом учительницы по черчению. Так ей и надо, может, моя моча научит ее чему-нибудь и она не будет ставить «двойки за кривые руки». Я тихо, на затекших мысках подкрался к двери и выглянул – чисто, можно бежать. Затем вспомнил про доску и показанные мне ключи, может, это все моя детская фантазия или стресс, но я все же решил прихватить еще два ключа, что увидел сквозь голову учительницы по музыке, на всякий случай, хоть и не собирался возвращаться в школу никогда.

Подловив нужный момент, я проскочил по пустому коридору, нырнул в раздевалку и так же незаметно вышел на улицу. Мне хотелось скорее добраться до дома и переодеться. Никакие мысли более не лезли мне в голову, пока я шел по морозу в напрочь мокрых, заледеневших штанах. Так сильно я обмочился впервые, даже в ботинках хлюпала моча. Дома мне сразу же захотелось спать, я разделся и не обедая лег в кровать, проспал часа три и, проснувшись, не сразу понял, что происходит. Что из того, что я помнил, было сном, а что – явью. Я залез в карман куртки и достал три ключа, прокрутил весь день в голове, вспомнив все детали испытанного ужаса. Наверное, на фоне волнения мне как всегда причудилось что-то невообразимое и я прихватил лишние ключи. Училка по музыке пожалела меня и не выдала, но после наверняка не сдержалась и разболтала всем обо мне, так что, когда пропажу ключей обнаружат, будут знать, кто во всем виноват. В школу я больше ни ногой, это окончательное решение, вечером сообщу эту новость родителям. Вместе мы что-нибудь придумаем.

9

Мама вошла молча, посмотрев на меня таким взглядом, будто я лежал мертвый в гробу, а папа даже не посмотрел, видимо, решил запомнить меня живым. Я подумал, что сейчас не лучший момент, и спрятался в своей комнате за шкаф. У меня там есть тайное убежище, я накрылся одеялом и включил настольную лампу, что взял с маминой тумбочки. Рассматривая ключи под ярким световым лучом, я заметил, что они не такие, как все остальные, точнее сказать, их что-то кардинально отличает друг от друга и от всех остальных подобных ключей, но что именно,