Пышечка - Джули Мёрфи

Маркус позвонил и сказал, что берет больничный, будто почувствовал, какой неловкий вечерок нас ждет сегодня.

Эффект от сияющей короны развеялся: у нас ужасная запара. В конце концов Бо приходится покинуть свое кухонное убежище, чтобы помочь мне на кассе. Кажется, сегодня у него в лексиконе всего две фразы: «Здесь или с собой?» и «С вас [вставить сумму]».

Время от времени мы случайно соприкасаемся руками или задеваем друг друга в суете, и по жилам у меня каждый раз точно пробегает электрический разряд. Однако вскоре Бо начинает пререкаться с покупателем из-за соленых огурчиков, и Рон отправляет его обратно в кухню.

Вечером Рон отпускает нас пораньше. Он обещает приехать завтра до открытия и убрать все так, как того требует инструкция. В другой раз я бы возразила: мама учила меня, что истинная южанка никогда и никому не передоверит уборку, – но я слишком сильно хочу домой.

Я спешу поскорей собраться, чтобы уйти раньше Бо, но он тоже не медлит.

Придется искать другую работу.

И вот я уже тянусь к двери своей машины, чтобы отправиться домой, как вдруг…

– Уиллоудин.

Я оборачиваюсь.

Бо подлетает ко мне так быстро, будто я сама рванула ему навстречу. Наши носы соприкасаются, его губы замирают в миллиметре от моих. Умом я еще не успела осознать и переварить, что Бо здесь, в моем маленьком мирке, и переворачивает с ног на голову все, что, как мне казалось, я о себе знаю. Мое благоразумие. Моя гордость. Где они? Мне словно завязали глаза.

Я целую Бо Ларсона.

Я думаю о Бо Ларсоне.

Впервые в жизни я чувствую себя крошечной. Маленькой. Но не испуганной маленькой овечкой – наоборот. Это чувство – оно придает мне сил.

– Я хочу тебя поцеловать, – говорит он, и при каждом слове его губы касаются моих.

Словно онемев, я запускаю руки ему в волосы и притягиваю его к себе.

Двенадцать

Я встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней полки, и чувствую, как фартук, развязавшись, соскальзывает на пол. Я верчу головой вправо, потом влево и, разумеется, замечаю Бо, который смотрит на меня и ухмыляется.

Он подмигивает мне.

Бо стал лучшей и в то же время худшей частью моего дня.

Если верить часам на моей руке, сейчас две минуты седьмого – время моего законного перерыва. Я поспешно запихиваю последний пакет с булочками на полку (не особо переживая, раскрошу их или нет) и следую за Бо. Ноги сами несут меня, разум, кажется, вообще потерял право голоса. Шум позади стихает, и слышно только слабое эхо рабочего гула. Обрывки заказов. Жалобы клиентов. Посвистывание Маркуса. Шипение мяса на сковородке. Все постепенно исчезает.

В начале этого лета я и помыслить не могла, что так бывает.

Сейчас я схвачу пакет с мусором, оставленный на ящиках у черного хода, и пну дверь, которая и так открыта…

Сейчас брошу влажный пакет возле мусорного бака, а Бо Ларсон всем телом прижмет меня к железной двери и на миллисекунду коснется одними губами, без рук…

А потом, будто вода, прорвавшая плотину, руки вступят в игру и все испортят.

Я вспоминаю, как мне стыдно каждый раз, когда он касается моего рыхлого тела.

Именно в такие секунды, мгновенно, как по таймеру, включается мой разум. Каждое мое движение словно бы отрепетировано, потому что по мере развития наших отношений я всегда пыталась старательно предугадать намерения Бо и теперь знаю всё. Знаю, что, если он подталкивает меня к низенькому мусорному баку с крышкой и обнимает за талию, значит, хочет на него усадить, поэтому всегда отстраняюсь и подтягиваюсь сама. При мысли о том, что он попытается меня поднять и не сможет, меня передергивает. Когда его пальцы скользят по моей груди и дальше вниз, я изо всех сил втягиваю живот. Это, конечно, глупо: на фотографиях никогда не видно никакой разницы, значит, едва ли она есть в жизни.

В такие мгновения я становлюсь тенью самой себя. Той девушки, которую Люси хотела во мне воспитать. И когда он называет меня по имени, я каждый раз этому удивляюсь.

– Уиллоудин, – говорит Бо, и от каждой произнесенной им буквы по телу бегут мурашки.

По вечерам, когда Рон отправляет нас домой, мы идем к машинам и держимся друг от друга поодаль, но потом ныряем в темноту, оставив за спиной красноватое свечение «Харпи». Бо всегда касается кончиков моих пальцев, прежде чем направиться к своему пикапу.

– Езжай за мной.

Я даже не утруждаю себя кивком: я поеду, и он это знает.

Он заводит свою машину, я – свою. Мы словно мчимся по американским горкам. Тормоза, возможно, сломаны, а рельсы в огне, но я не могу заставить себя остановиться.

Тринадцать

О Бо мне теперь многое известно, однако он так и остался для меня загадкой. Вот,