Что такое психотерапия - Джей Хейли

Если мы считаем, что чем больше терапии, тем лучше, то, соответственно, в работу с семьей вовлекается больше терапевтов, и тогда проблемой становится иерархия, возникающая между терапевтами и членами семьи. Если у каждой семьи есть столько терапевтов, сколько возможно и на сколь угодно длительное время, тогда получится не столько изменение, сколько путаница: родители посещают супружескую терапию, каждый ребенок — индивидуальную, а вся семья — семейную. В то же время с точки зрения организационного, а не индивидуального развития большее количество терапевтов обеспечивают худший результат. Целая стая терапевтов, весьма вероятно, будет тянуть семью в разные стороны, по-разному общаясь с каждым членом семьи. Кроме того, все терапевты считают своим долгом помочь каждому члену семьи жить более полноценной жизнью, притом что влияние терапевтов на организационные и структурные проблемы в семье явно недооценивается. В крайнем случае индивидуальные терапевты доводят супругов до развода, помещают подростков в психиатрические учреждения или тюрьмы для малолетних преступников, а детей — в приемные семьи. Короче говоря, — разрушают семью.

Когда с семьей работают несколько терапевтов, им полезно устроить общее совещание и убедиться, по крайней мере, в том, что они смогут достичь согласия относительно целей проводимой психотерапии. Это потребует от терапевтов настоящего мастерства. С введением системы managed care эта проблема исчезает, так как никто не станет оплачивать толпу терапевтов.

Клеймо

Клеймо — это результат взгляда на терапию как на лекарство для людей с эмоциональными проблемами. С этой точки зрения, с людьми, проходящими терапию, что-то не в порядке, и они не в состоянии разрешить свои проблемы самостоятельно. Поскольку общественное мнение все еще полагает, что к психотерапевтам ходят только ущербные личности, сам факт прохождения терапии может иметь для человека последствия на работе, в школе или в общественной жизни. Более того, те, кто проходит индивидуальную терапию, похоже, подвергаются меньшему осуждению, чем те, кто посещает семейную или супружескую психотерапию.

Даже продолжительность терапии зависит от того, считается ли терапия благом для всех или необходимостью только для определенных людей. Если терапия — это одна из форм саморазвития, то чем ее больше, тем лучше, т. е. долговременная терапия лучше, чем краткосрочная. Но тем, кто придерживается противоположной точки зрения, человек, проходящий терапию годами, кажется более ущербным, чем проходящий краткосрочную терапию.

Каждый терапевт должен решить, какую позицию занять ему в данном случае. Если он решит, что «чем больше, тем лучше», то его клиентам не стоит советовать баллотироваться в президенты.

Юноша на сеансе семейной терапии сказал: «Перед тем как Хряка замели, приходил Пижон и продал мне немного дыма. Я усек, что это приятнее и удобнее, чем выпивка, но мистер Джонс[8] так и не пришел». Терапевт прекрасно понял этого молодого человека. Многие терапевты, да их супервизоры тоже, не поняли бы ничего.

Работая с людьми из различных социальных слоев, терапевт должен быть гибким. Иногда трудно научиться понимать диалект, отличный от того, на котором говоришь ты сам. Бывает, приходится выучивать выражения, которыми пользуются члены семьи, принадлежащие к другому социальному слою или поколению. Если терапевту непонятен диалект, на котором говорит семья клиента, семья обычно переходит на язык терапевта (и возвращается к более естественному для себя языку, как только терапевт выходит из комнаты). Терапевту не стоит притворяться, что он понимает неизвестный ему язык клиента, поскольку это было бы проявлением высокомерия. Лучше постараться донести до него тот факт, что терапевт делает все возможное, чтобы понять сказанное.

Работать с бедными людьми — значит понимать не только их язык, но и кульуру бедности. Однажды я проводил супервизию для молодого человека, которому было слегка за тридцать. Сам он вырос в бедности и работал с семьями бедняков. Пятидесятилетняя мать, которая привела на терапию своего ребенка, спросила его совета относительно других своих проблем. Эта женщина уже несколько лет жила с восьмидесятилетним мужчиной. Он давал ей деньги, когда она в них нуждалась, и однажды оплатил поездку на похороны, на которую у нее не было денег. Возможно, благодаря терапии, с недавних пор она начала больше радоваться жизни. Например, она начала встречаться с мужчиной примерно пятидесяти лет, и они друг другу понравились. Женщина спросила у терапевта, стоит ли ей оставаться с восьмидесятилетним стариком или бросить его ради более молодого. Я полагал, что терапевт посоветует ей уйти к более молодому человеку и радоваться жизни. Однако терапевт вырос в культуре бедности и думал по-другому. Он отсоветовал женщине остаться с восьмидесятилетним. Этот человек уже доказал, что надежен и может помочь (он оплатил дорогу на похороны), тогда как надежность пятидесятилетнего, которого женщина знала очень мало, еще не была доказана. Это пример того, как супервизор может научиться у обучающегося, что значит быть бедным.

Если терапевт или супервизор являются выходцами из средних слоев, им бывает трудно понять, что такое бедность. Психотерапевты начали работать с бедняками лишь с 1960-х гг., и для этого пришлось внести существенные изменения в традиционный терапевтический подход. Одно из изменений заключалось в том, что терапия стала менее интеллектуальной и более поведенческой, изменение, которое позволило многим интеллектуальным терапевтам спуститься с небес на землю.

Работа с бедными сейчас не в такой моде, как это было в 1960-е гг., но бедные всегда будут с нами. Однако так же важно, чтобы терапевт научился работать и с семьями из средних и высших слоев населения. Хотя система и структура семей различных социально-экономических уровней может быть сходной, терапевтические отношения и интервенции будут разными. Супервизор обязан разбираться в структуре общества, иначе он не сможет помочь терапевту, работающему с клиентом из другой социальной среды.

К счастью, клиентов, отвергаемых клиниками из-за отсутствия у них денег или страховки, всегда можно привлечь в различного рода обучающие программы. Очень важно, чтобы терапия, которую проходят такие клиенты, была не менее высокого качества, чем та, что получают экономически более защищенные клиенты. Клиенты, с которыми работают терапевты, проходящие обучение, не должны получать терапию второго сорта.

Недавно, когда университет в Мэриленде проводил мультикультурный фестиваль, на нем были представлены 180 различных этнических групп. Хотя в реальности терапевт может никогда и не встретиться с таким количеством различных культур, представители по крайней мере половины этого огромного числа вполне могут оказаться в конце концов в его офисе. К такому разнообразию терапевта должен подготовить его супервизор. В момент зарождения психотерапии в XIX в. подготовка терапевта не была ориентирована на такое многообразие культур. Фактически существует сопротивление мультикультурной точке зрения. Я вспоминаю, как в 1950-х гг. посетил Психоаналитическое общество в Сан-Франциско, чтобы послушать лекцию психиатра из Восточной Индии. Начав с оговорки относительно того, что психологические проблемы в разных культурах различаются, он описал культурное сообщество в Индии, в котором родители имеют право ссориться исключительно из-за старшего сына. Это значит, что если у них возникают любые несогласия по любому вопросу, они обязаны определить их как несогласие относительно старшего сына. Психиатр подчеркнул, что психотерапевту необходимо принимать во внимание это культурное правило при анализе эдипова комплекса пациента и что эдипов конфликт пациента, принадлежащего к этой культуре, обязательно будет отличаться от аналогичного конфликта пациента из Вены. Когда психиатр закончил, поднялся глава Психоаналитического общества и сказал, что, по его мнению, выступающий просто не понимает эдипова конфликта и, стало быть, ему не следует высказываться на эту тему и навязывать другим свои взгляды. Многие психоаналитики в аудитории, так же как и я, были смущены подобной грубостью в адрес нашего вдумчивого коллеги. Возможно, психоанализ умер именно из-за такого отношения.

Терапия больше не является монополией культуры национального большинства. И клиенты, и терапевты сейчас приходят из разных культур. Я проводил супервизию терапевтов из Скандинавии, Германии, Аргентины, Пуэрто-Рико, Израиля, Италии и Японии и многих других стран, так же как и американцев различных национальностей.

Случается, что семье, принадлежащей к определенной культуре, можно подобрать терапевта той же культуры. Иногда они способны достичь большего понимания на сеансе. Разумеется, клиент и терапевт могут принадлежать к одной этнической группе и разным слоям общества или религиям, и эти различия тоже могут порождать трудности. Например, недавно в отделение Скорой помощи был доставлен мужчина, который, казалось, был не в себе. Он говорил на языке, которого не понимал никто из сотрудников. В конце концов кто-то определил, что он камбоджиец, и нашел переводчика, чтобы узнать, что так расстроило этого мужчину. Переводчик оказался вьетнамцем, который ненавидел камбоджийцев и отказался разговаривать с пациентом. Такие проблемы теперь уже не редкость.