Что такое психотерапия - Джей Хейли

Для «группового» может оказаться трудным и восприятие идеи о том, что члены семьи должны помочь друг другу перестать принимать наркотики или пить. Они уверены, что такой человек «попустительствует». Обоснование этой позиции следующее: страдающий зависимостью должен дойти «до точки», чтобы измениться, и семья не должна препятствовать его падению. Например, семейный терапевт попросил сорокалетнего мужчину привести мать (с которой он проживал вместе) на интервью, когда он упомянул о том, что она злоупотребляет алкоголем. Она не только пила, но и была больна, и пьянство вело ее к смерти. Сын отказался привести ее на терапию. Он сказал, что пытаться помочь ей было бы неправильно, так как это означало бы, что он ей попустительствует. Он скорее готов был позволить ей умереть, чем нарушить правила Анонимных Алкоголиков о недопустимости помощи. Мысль о том, что члены семьи не должны помогать друг другу избавляться от зависимости, родилась во времена, когда терапевты не знали, как организовать помощь семьи одному из ее членов. С помощью компетентного терапевта семья может оказать гораздо более позитивное влияние на своего члена, чем группа незнакомых людей.

Резидентные программы[7]

Еще одним фактором, затрудняющим обучение «групповых», является то, что они часто задействованы в резидентных программах. Сама организация работы в таких программах не дает терапевту испытывать эмпатию по отношению к родителям в смысле семейно-терапевтического подхода. Они слишком сочувствуют своим клиентам, особенно если это несчастные дети, большую часть времени проходящие терапию и редко видящие своих родителей. Как правило, «групповые» обвиняют родителей в проблемах детей и, встречаясь с родителями, часто выказывают им свою антипатию и критикуют их, лишая их таким образом силы и влияния. В ответ на такое негативное отношение родители уходят от терапевта, а терапевт расценивает это как свидетельство того, что они плохие родители. Терапевты склонны становиться на сторону клиента, который кажется им одиноким. (Супервизору, который видит, что обучающемуся не нравится кто-то из членов семьи, полезно организовать им встречу один на один, обычно это улучшает ситуацию.)

Когда приходит время родителям забрать ребенка домой, терапевтам бывает трудно заниматься с ним дальше. Кроме того, часто «групповые» сами имеют проблемы с употреблением психоактивных веществ и сами конфликтуют со своими семьями. Они предпочитают исключать родителей из терапии. Когда «групповые» меняют место работы и начинают вести терапию амбулаторно, они обнаруживают, что должны научиться мотивировать клиентов, используя совершенно другие, непривычные для них способы, поскольку уже не имеют той власти, которой обладают, работая с человеком, находящимся на стационарном лечении.

Хотя «групповых» учить семейно-ориентированной терапии трудно, это не невозможно. Многие «выздоравливают».

Обучение идеолога представляет собой специфическую проблему, хотя его обучать легче, чем «группового». Как правило, в высшем учебном заведении терапевт погружается в теории и различные подходы к классификации человеческих проблем и недугов. Его учат различать психотерапевтические школы по учебникам. Они спрашивают что-то вроде: «Это терапия структурная или стратегическая?» Они считают, что если учитель сможет сформулировать различия, ученики больше узнают о том, как вести терапию. Когда они начинают работать, то обнаруживают, что изменение людей требует от них другого способа мышления. Действие происходит не в сознании, а в реальном мире. Я припоминаю одного высокоинтеллектуального терапевта, которого обычный подросток обучил этому в один день: у этого подростка был особый способ запугивать родителей — когда они с ним не соглашались, он разливал бензин вокруг дома, садился на крылечке и чиркал спичками.

Большинство терапевтов излечиваются от идеологизма, когда сталкиваются с проблемами в реальной терапии и начинают больше интересоваться приобретением умений, чем идеями. Некоторые обучающиеся никак не могут миновать стадию теории, и помочь им — задача супервизора. Один из примеров этого был продемонстрирован мне Доном Джексоном много лет назад. Мы обсуждали вопрос о том, что психотерапевты завязли в теории объектных отношений, и Джексон подчеркнул, что многие из них через это прошли. Они изучали Файрбейрна и посредством чистых размышлений, «из головы», создали теорию объектных отношений. Раз они смогли это сделать, то затем они смогли перенести этот способ мышления с объектных отношений на отношения между людьми. Конечно же, сейчас кое-кто из семейных терапевтов старается спасти теорию объектных отношений, объявив ее формой семейной терапии.

Часто идеологи с трудом усваивают идею об изменении клиента. Они сосредоточены на том, чтобы понять их (и иногда поделиться с ними своим пониманием). Такого рода идеологи любят размышлять о терапии как об архитектуре, а не как о плотницком деле. Такие терапевты хотят быть глубокими и предпочитают философские аспекты терапии (иногда они похожи на французских интеллектуалов). Идеолог с энтузиазмом следует любой новой моде на идеи. Когда наиболее популярной идеологией был психоанализ, идеологи были глубоко погружены в психоаналитическую теорию вытеснения. Мода поменялась, и эти терапевты бросились в теории эстетики терапии, в дискуссии об эпистемологии, конструктивизме, диссоциативных процессах или когнициях. Им трудно сосредоточиться на конкретной проблеме, такой как отказ ребенка ходить в школу или отказ подростка от еды. Они любят диагностические категории типа «пограничное расстройство личности» и застревают на них, невзирая на их бесполезность для терапии. Именно идеолог заставляет супервизора осознать, что терапия зародилась в университете и что ее можно преподавать как интеллектуальный способ жизни, а не как набор техник, предназначенных для изменения. Цель идеолога — пройти интенсивный обучающий курс, а не сосредоточиваться на изменении несчастных людей. Он доводит до абсурда естественную заинтересованность образованных людей в теориях и новых открытиях.

Разумеется, на занятия приходят не только новичок, «групповой» и идеолог. Их просто легче всего распознать. Есть еще «ученик поневоле», который проходит обучение, потому что этого требует его образовательное учреждение. Часто такие студенты не хотят учиться или не хотят проводить интервью, зная о коллегах, наблюдающих за ними через «прозрачное» зеркало. Иногда они поднимают вопрос об этичности использования «прозрачного» зеркала в терапии, при этом, фактически, их мотивация — это боязнь показать другим свое неумение. Такое отношение делу не помогает. Трудно убедить таких обучающихся в том, что самое лучшее, что они могут для себя сделать, — это думать о себе как о начинающих, которым есть чему поучиться. Независимо от того, собираются ли они использовать семейную терапию, наиболее современный терапевтический подход (ей еще только 30 лет), они должны иметь о ней представление.

В обучении профессионалов, призванных помогать людям, есть свои специфические проблемы; каждый вид подготовки имеет свои преимущества и недостатки.

В настоящее время большую часть всей семейной терапии в Соединенных Штатах проводят социальные работники, следовательно, они больше всего представлены в учебных программах и на терапевтических семинарах. Преимущество их подготовки заключается в том, что они обладают знаниями о социальных системах и осознают практические нужды клиентов. Их учат, как получить доступ к ресурсам, в которых нуждается та или иная семья, и они имеют опыт работы как с бедными семьями, так и с семьями среднего достатка. К концу века они заслужили репутацию специалистов, умеющих работать с семьей; клиницисты других специальностей, желающие узнать что-либо о семейной терапии, должны искать социального работника. Однако социальных работников-клиницистов не обучали семейной терапии в процессе их основной подготовки: вместо этого они учились индивидуальной терапии и стремились стать психоаналитиками (большую часть психоаналитиков составляли социальные работники, так как в течение долгого времени проведение этого вида терапии обеспечивало им престиж в своей профессиональной среде). Семейная терапия развивалась вне сферы социальной работы, но в последнее десятилетие среди социальных работников повысился интерес к семейной терапии, что отразилось на учебных планах подготовки специалистов этой области.

Основной акцент в академической подготовке социальных работников делается скорее на истории социальной работы, чем на том, как изменять клиента в терапевтическом процессе. Учебные планы кажутся слишком упрощенными. Клиническую подготовку социальные работники получают скорее на рабочем месте, чем в процессе академического обучения. К счастью, школы социальных работников начали меняться, и во многих из них начали учить терапии, причем студенты даже могут получить подготовку по семейной терапии в помещениях, оборудованных односторонними зеркалами. Частично это происходит в результате давления со стороны самих социальных работников, которые после окончания учебного заведения обнаруживают, что понятия не имеют о том, что им необходимо знать о проведении терапии, и вынуждены частным образом проходить последипломное обучение. Понимание супервизии в университетах меняется медленнее, чем терапевтическая практика. В школах для социальных работников все еще учат психодинамической теории.