Право имею - Вячеслав Базов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что? Не ожидал?
— Я помню твоё досье, — едва слышно ответил Глеб и ускорил шаг. Со стороны было похоже на флирт, и улыбнулась Ева ему вслед только для того, чтобы сделать вид, что смогла смутить.
Зал для прессы располагался на третьем этаже, прямо в коридоре. К стене ближе стоял небольшой подиум, а напротив десять рядов стульев, припаянных к полу. Хотя это и выглядело как школьная сцена, между рядами стульев и подиумом уже была натянута лента и стояли двое охранников. Репортёры разошлись по кучкам и что-то негромко обсуждали, иногда даже смеялись. По углам стояли кадки с пальмами, оставляющие ощущение казённости места. Потолки были высокими, вместе со стенами выкрашены в белый цвет, на просторных окнах тюль, самая дешёвая. Да что там, она выглядела так, будто её после ремонта кто-то выбросил, а завхоз подобрал и приспособил сюда.
Свободны были практически все места, и Глеб спокойно занял именно тот стул, что был ближе всех к открытой лестнице.
— Ты серьёзно? — спросила Ева, сложив руки на груди и приподняв бровь. — Не могу поверить, что ты настолько послушный.
— Слушай. Я работаю тут в тысячу раз дольше, чем ты. Тебе где-то хочется сесть или тебе до лампочки?
— Да. Я бы села к трибуне поближе.
— Садись, — разрешил Глеб, настраивая камеру. — А я могу и отсюда всё снять.
Ева постояла ещё несколько секунд, рассматривая бесстрастное лицо Глеба, но, шумно выдохнув, села рядом. Глеб продолжил настраивать камеру, не показывая виду.
Задержали ещё примерно на полчаса, и всё это время они сидели молча, разглядывая людей и то, как те занимали свои места. Зал получился похожим на шахматную доску — между репортёрами разных изданий оставалось по свободному стулу. Когда боковая дверь открылась — из кабинета наконец показался мужчина спортивного телосложения и с так качественно уложенными волосами, словно все эти полчаса потратил на причёску, Глеб впился в него взглядом. Ева тоже сразу его узнала с тех снимков, что привозил Леонид.
Михаил Бесов, тридцать семь лет. Выделялся на фоне остальных политиков презентабельной внешностью (хоть сейчас на обложку) и хорошо подвешенным языком. Принадлежал к центральной партии и только в последний год стал выделяться, привлекать к себе внимание прессы рискованными инициативами. Всё это Ева прочитала о нём прочитала в досье, сама она раньше и не слышала о таком политике. Впрочем, она и не следила за политикой, да и вообще в последнее время из жизни как-то выпала.
— Не очень хорошее начало, так опаздывать, если он хотел произвести впечатление, — шепнул Глеб, не торопясь включать камеру. Ева достала блокнот, стала читать его так, словно в нём были заготовлены вопросы. Она чувствовала себя как на уроке — если что в голову придёт, то спросит, а если нет — то и ладно, они тут не для того, чтобы выделяться.
— Лучше молчи, — посоветовал шёпотом Глеб. — Нам надо тут до конца отсидеть и потом, может, подойти ближе. А я тебя знаю, ты такой вопрос подберёшь, что охрана нас отсюда вышвырнет. И все точно нас запомнят.
— Я буду послушной девочкой и только записывать конспект того, что он рассказывает, — пообещала ласково Ева, но в блокнот больше не смотрела. И сама с удивлением поймала себя на том, что вглядывается в выступающего, силится выполнить размытый приказ, который по сути и не требовал ничего, кроме как наблюдать. Глеб тоже совсем не следил за тем, что снимала камера, тоже сосредоточился на человеке напротив. Он улыбался открыто, дружелюбно, говорил:
— …все наши беды от безнаказанности, от того, что мы привыкли давать людям второй шанс. Третий шанс… но это лишь убеждает их в безнаказанности. И вот у нас новости о жестоких убийствах как грибы после дождя. И многие из убийц несовершеннолетние. А начинаешь разбираться — и вот тебе и на плохом счету он был у учителей, некоторых из школы выгнали. Ну выгнали, а дальше куда? Я думаю, нам нужно не галочку ставить напротив любого ученика, что украл жвачку в магазине, а применять к нему наказание. Действенное. Чтобы он боялся попасться снова. Я бы провёл пару показательных смертных казней.
Словно несколько десятков кроликов перед удавом, журналисты слушали, глядя на него стеклянными глазами. Еве было скучно. Не потому, что не задевало сказанное — просто она не верила в него. Даже не в то, что это не исполнится… для неё это был замкнутый круг лицемерия. Дениса убили за знакомство с теми, кто был виновен. Денис был не при чём. Что мешало этим людям убивать виновных? Да ничто, но это не делало бы лучше мир или их самих. Именно потому, что они убивали всех, без разбора и ради галочки.
«А Черти?» — спросило что-то внутри. И тут же Еву продрало ощущением надвигающейся бури. Как-то шумно стало — с той стороны коридора, к которому все сидели спиной, слышались шаги. Тяжёлые, гулкие и слаженные. Еве хватило пары секунд этого звука, Глебу — секунды. Оба нырнули в лестничный проём до того, как волна этого звука окончательно накрыла зал.
Люди удивительные создания. Каждый день читая о том, что опять кого-то убили, они никогда не могут примерить это на себя. Глеб и Ева точно знали, что в любой день убьют их. Что утром они могут есть вафли с кофе, а к вечеру Никита будет закапывать их безголовые трупы на заднем дворе. И если бы тяжёлая поступь была даже просто совпадением, ошибкой, чем-то привычным — они бы нырнули в укрытие. Но, когда остановились шаги, послышалась автоматная очередь, смешавшаяся с какофонией грохота и криков.
Эта мешанина ещё продолжалась, когда они практически скатились с лестницы на этаж ниже, преодолев два пролёта. Глеб поднялся и размялся, но, видимо, кроме синяков ничего не обнаружил. Ева быстро отряхнулась, попыталась порвать юбку и, когда это не получилось, просто подняла её выше, чтобы она не сковывала движения. На ногах, под колготками, оставались красные отметины, которые к вечеру грозили превратиться в синяки. Когда они оправились, выстрелы из автоматных очередей сменились криками боли и одиночными, которые эти всхлипывания прерывали.
— Добивают раненых, — шёпотом сказал Глеб, параллельно, словно автоматически, поднёс телефон к уху. Тот ответил молчанием — связи не было.
