Бен Гурион - Майкл Бар-Зохар

В субботу, 17 ноября 1919 года, на причале Яффы солдат Бен-Гурион с трепещущим от волнения сердцем встречает жену и четырнадцатимесячную дочь Жеулу, которую видит впервые. Он устраивает их в гостиницу и уделяет им все свое время, чувствуя себя настоящим отцом семейства. Перед отъездом из Нью-Йорка он совершенно искренне пообещал Пауле: «Я дам тебе яиц и молока не только для утоления голода и жажды, но и для купания в них нашего ребенка, если ты этого захочешь. Клянусь тебе, моя дорогая Паула, что у Жеулы будет все, что только есть в Бруклине и Бронксе, все, вплоть до походов в Метрополитен-Опера». Когда он наконец увидел дочь, его восторгам не было границ: «Без отцовского тщеславия могу сказать, что это одна из самых милых, самых очаровательных, самых красивых и умных девочек, которых я когда-либо видел».

Вскоре после их приезда он увольняется из армии и полностью отдается становлению партии «Единство труда», которая в конце весны решает послать его в Лондон для налаживания связей с лейбористской партией и возглавить отделение Всемирной Федерации «Поалей-Цион». В начале июня 1920 года он выезжает туда вместе с семьей. Беременная вторым ребенком, Паула должна родить в конце лета.

Первое время пребывания в Европе полно лихорадочных хлопот, затем жизнь становится монотонной и однообразной. Вскоре он вынужден оставить Паулу и Жеулу в Лондоне и уехать в Вену для участия в конгрессе Всемирной Федерации «Поалей-Цион». В результате бурных дебатов в конце работы конгресса происходит раскол Федерации, вызванный разногласиями между левым крылом, с одной стороны, которое настаивает на слиянии с Третьим Интернационалом и полном разрыве с Всемирным Конгрессом, и правым крылом, с другой, которое следует принципам сионистов-социалистов «Единства труда». Бен-Гурион оказывается в сложном положении, он разрывается между предполагаемым расколом партии и неминуемым сообщением Паулы о том, что она вот-вот родит. Телеграмма застает его в разгар полемики, и он спешно выезжает в Лондон. Неделю спустя после его возвращения Паула рожает сына, которого называют Амос.

Пережив напряженный период, семья переезжает в маленькую квартирку в Майда-Вале. Каждое утро Бен-Гурион едет на метро в представительство «Поалей-Цион» и познает все прелести существования сионистского руководителя диаспоры. Рутина и отдаленность от Палестины, где происходят действительно важные события, угнетают его. Эти несвойственные ему чувства подавленности и уныния заметны в письме к Рахиль Янаит: «В Лондоне, дорогая моя, постоянно живешь в холодном сером тумане, хотя, по правде говоря, я его еще ни разу не видел собственными глазами. Когда же, наконец, будут упразднены эти представительства?».

Он возобновляет регулярную переписку с отцом, с членами семьи в Польше и в России, но их взаимоотношения в корне изменились. Он берет на себя роль главы семьи и, в свою очередь, материально поддерживает отца, нередко навязывая свою волю протестующим домочадцам.

Отец и сестры умоляют его помочь им эмигрировать в Палестину, но он категорически отказывается, объясняя это тем, что «все зависит от моего будущего. Пока я даже не представляю, как выкручусь из всего этого». Желая хоть как-то облегчить переживания Виктора Грина, он предлагает ему приехать в Лондон «вместе с тетушкой» (второй женой отца), затем приглашает только отца, давая понять, что «не сможет оплатить поездку тетушки».

Сестра Ривка, со своей стороны, тоже просит помочь ей выехать в Палестину, уверяет, что согласна на любую работу, но он отказывает и ей. «Не думаю, что она смогла бы здесь работать или просто найти работу, которая бы ее устраивала». Он ставит условие: она должна иметь при себе такую сумму, проценты с которой позволили бы ей жить безбедно! Когда речь идет о его семье, автор пламенных речей и публикаций, призывающих к массовой иммиграции, реагирует как обычный мещанин-антисионист. Он даже уговаривает сестру принять образ жизни, который любой социалист-неофит разнес бы в пух и прах!

После визита Паулы в Плоньск отношения с отцом резко ухудшаются. Предполагая пробыть в гостях несколько недель, она остается там почти год. Собираясь в марте 1921 года на несколько месяцев в Вену, Бен-Гурион решил отправить Паулу с детьми в Польшу, к своей семье. Стычки Паулы с Виктором Грином начались сразу же по приезде. Она горько сетует на то, что «в комнате пахнет плесенью»; что вода, которую ей подают к столу, непригодна для питья; что туалет в ужасном состоянии. Она просит нанять ей в помощь прислугу. Возмущенные хозяева считают Паулу капризной хамкой. Когда в мае Бен-Гурион приезжает в Плоньск, ему не удается рассеять гнетущую атмосферу враждебности и язвительности, прочно установившуюся между отцом и женой. Более того, он отказывается увезти ее с собой даже тогда, когда натянутость отношений Паулы со свекром становится невыносимой. Бен-Гурион не предполагал, что разлука с семьей окажется столь долгой, но когда в мае 1921 года Яффу охватила волна кровавых бунтов, он оставляет жену с детьми у своих родителей, а сам уезжает в Палестину. Паула с малышами сможет приехать к нему только через год.

Когда в конце лета Бен-Гурион приезжает в Яффу, город еще не забыл пролитой крови. Тревога, которую вызывали у арабов откровенные намерения евреев, этих чужаков, пришедших издалека, превратить Палестину в свою страну и установить в ней еврейское правительство при поддержке Англии, была не нова.

Еще в 1920 году за несколько недель до открытия в Сан-Ремо конференции Лиги Наций, в повестку дня которой входило обсуждение британских полномочий, напряжение резко возросло, что, собственно, и ожидалось. Влиятельные арабские руководители полагают, что происшедшие в стране бунты могут поколебать намерения держав доверить Англии осуществление декларации Бальфура. «Это наша страна, а евреи — наши собаки», — ревут толпы арабов, безнаказанно громя евреев в Иерусалиме и понимая, что их действия не осуждаются оккупационными властями. Штаб британской армии в Палестине не испытывает ни малейшей симпатии к сионистам, однако конференция в Сан-Ремо утверждает полномочия Англии. Охваченные энтузиазмом 64 000 живущих в Палестине евреев приветствуют первого верховного комиссара сэра Герберта Сэмюэла. Но ни аплодисменты, ни слезы радости, ни всеобщее ликование, которыми отмечен приезд еврейского аристократа, не могут рассеять глубокой озабоченности, охватившей палестинских евреев. Вспышка эйфории, вызванная декларацией Бальфура, постепенно гаснет.

Не успели высохнуть якоря, как Великобритания оказалась в весьма сложном положении, вызванном неосторожно данными ею обещаниями арабам, евреям и своим собственным союзникам. Англия попыталась передать полномочия французам, сообщив Хуссейну, правителю Мекки и королю Хиджаза, что арабская территория раскинет свои границы вплоть до берегов Средиземного моря и что британское правительство сделает все возможное для создания еврейского национального очага… на земле Палестины! Чтобы выйти из создавшегося тупика и удовлетворить желания обеих сторон, Англия с жаром взялась за переделку Среднего Востока, намечая новые границы через пустыню, препираясь из-за северных рубежей Палестины с французами, которые оккупировали Сирию, и одновременно успокаивая арабов. Когда сэр Герберт Сэмюэл приступил к выполнению своих обязанностей, военный губернатор в рамках официального признания вручил ему «Палестину во всей целостности». Однако таковой она оставалась недолго. Девять месяцев спустя Уинстон Черчилль, министр колоний Ее Величества, расколол библейскую Палестину надвое, оторвав от подмандатных земель восточную территорию реки Иордан для создания независимого королевства Трансиордании при правлении Абдаллаха Ибн Хусейна из династии Хашимитов.