Девочка, которую нельзя. Книга 3 - Стася Андриевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мелочи, вроде подмены серёжек с бриллиантами на стекло, даже несмотря на чёткие сроки – именно после того, как их заметит Алиев, не позже, не раньше – проходили рутинно. А вот с чипом пришлось поплясать.
Изначально планировал вживить его под шрам – так было рекомендовано специалистом, да и саму идею сделать шрамы Гордеев вложил Славке в голову именно за этим. Потом долго «ломался», добиваясь полной её убеждённости в том, что это она сама всё придумала, и что идея-то на самом деле очень глупая – чтобы у Славки не возникло и тени сомнения в том, что всё это подстроено.
Специалисты утверждали, что правильно вживлённый бионический чип практически невозможно обнаружить. Гордеев полагался на их мнение. Но чем дальше, тем страшнее становилось.
Шрамы, несмотря на то что изначально были призваны служить ширмой для чипа, в то же время являлись и сигнальной тряпкой, требующей особой проверки. А это опасно, каким бы там невидимым ни был чип. И Гордеев, вопреки всем инструкциям, решил, что чипа там не будет. А будет он там, где и в голову не придёт проверять. Так было сложнее для Гордеева, но безопаснее для Славки. Оставалось только придумать, а где же он должен быть, и как попадёт туда, если не во время шрамирования?
И снова, как это часто бывало, сама Славка помогла, натолкнула на мысль с опасной практикой асфиксии. Чип – тонкий пятисантиметровый имплант, размещался в капсуле, капсула – в игле-катетере. Сама капсула имела биорастворимую оболочку, заполненную постепенно высвобождающимся анестезирующим репарантом, что и позволяло импланту полностью и быстро прижиться в тканях, не доставляя дискомфорта носителю. А само вживление, по сути, было просто неприятной инъекцией, вот только сделать её нужно было незаметно для Славки…
– А если Утешев не догадается всучить тебе фальшивого Гончарова? Что тогда? – спросил как-то раз, ещё в самом начале операции, Дед.
– Надо его на эту мысль натолкнуть. Показать, так сказать пример «как можно»
– Заранее пустить слух, что воскресший Череп, возможно, фальшивый?
– Именно. Главное сделать это ненавязчиво. А я тогда усилю свою фанатичную уверенность в том, что это именно он, и он живой. Пусть эта одержимость трактуется другими как моя слабость. Пусть на неё и делают ставки. Особенно Утешев…
Утешев клюнул. Заглотил первую закинутую Гордеевым наживку о том, что тот ищет нового хозяина, который прикроет от Конторы и допустил до личной беседы со своим величеством. Во время этой «аудиенции» была закинута вторая наживка, что, если бы только Гордееву кто-то отдал Черепа – уж он бы… А дальше, уже в доверительной беседе под пойло, действие которого однозначно указывало на примесь транквилизатора, Гордеев и про однажды найденные в Чечне камни «по секрету» рассказал. И про то, что, судя по попыткам Черепа во что бы то ни стало добраться до дочери, она должна знать где искать их теперь, но не признаётся. Что он держит её при себе в укромном местечке именно в надежде, что однажды она всё расскажет… Но, если честно – срать на камни. Больше всего он хочет добраться до самого Черепа, потому что месть – тут шло пьяное, с безумными глазами и пеной у рта, демонстрирование руны – это, сука, святое для любого нормального мужика…
Если бы во время этого спектакля Утешев заподозрил что-то неладное, Гордеев бы от него просто не вышел. Но он вышел, а ещё через несколько дней к нему приехал переговорщик – с выгодным предложением.
– Ты мне одно скажи, с чего ты взял, что он Славку ещё на первом этапе проверки начнёт разбалтывать полиграфом, а не… – Дед развёл руками.
Эта встреча случилась в декабре, незадолго до разговора Гордеева с Алиевым в ночном клубе. И это была их крайняя встреча в этом деле, дальше было необходимо строго следовать собственной легенде изгоя и избегать любых деловых контактов с Конторой. Даже секретных. А для этого нужно было полное доверие и стопроцентная слаженность на уровне заранее созданных договорённостей и… интуиции. Гордеев и Синякин прекрасно это понимали, как понимали и то, что крайняя встреча легко может стать последней.
– Я попрошу об этом. И даже попрошу вернуть мне её потом невредимой в обмен на мою вечную верную службу. Такие мотивированные высококвалифицированные рабы как я нужны любому господину, разве нет?
– Кому ты втираешь, Гордей? У тебя на уме совсем другое. И ты придумал это другое исключительно ради подстраховки девочки. Тебе мало обменять её на фальшивого Гончарова и свалить в туман, ты решил выступить гарантом того, что она действительно знает про камни, так? И если окажется, что она не знает, а она не знает, то… – Дед хмуро поиграл желваками. – Тебя грохнут, и я против такого расклада. Потому что девочек таких, уж прости за прямолинейность, мягко говоря, много, а ты – один в своём роде! И ты категорически не имеешь права рисковать жизнью ради неё одной, потому что твоя жизнь ещё много раз пригодится для несопоставимо более важного!
Гордеев беззвучно рассмеялся.
– Зачем этот разговор, Ген? Ты же знаешь, я не подведу с лабораторией… Но и ради Славки всё равно пойду до последнего!
Прощались в тот раз так, словно просто расходились на пятиминутный перекур, без рукопожатия и последних наставлений – такая традиция на удачу, которой нельзя изменять. И только у самого порога Дед не выдержал:
– Ты хоть понимаешь, что она никогда не узнает правду? И ты так навсегда и останешься для неё предателем?
Гордеев остановился. Сердце разрывалось на части, но он лишь небрежно пожал плечами:
– Да оно и к лучшему, разве нет? Скорее забудет и продолжит жить. Нормально жить, с нормальным мужиком и детишками. Ты главное не подведи, Ген. Спрячь её и от чужих, и от наших.
Глава 9
На пороге стоял Коломоец. А я… Я почему-то даже не удивилась, лишь схватила его за рукав и заволокла в квартиру.
– Я знала! – тыча пальцем в его мощную грудь, едва не плясала я от восторга, в то время как Сергей явно чувствовал себя не очень-то. – Я знала! Знала! Ну и где он сам?
– Кто?
– Ой, не прикидывайся! – Треснуть его захотелось, вот честно! – Где Гордеев?
Распирало так, что аж голова кружилась. Дикая, пьянящая радость скорой встречи и в тоже время горькая обида. И ажиотаж, и самонадеянная решимость
