Девочка, которую нельзя. Книга 3 - Стася Андриевская

вкусом крови слюну, с трудом поднялся, попытался наступить на ногу и не смог – от стопы, через голень и через всё тело, прошило болью. И явно не от пулевого. Кстати, пулевое… Ощупал липкое от крови бедро, выходной дырки не обнаружил. Значит, не сквозное. И если пулю не вынуть в ближайшие дни – пойдёт заражение… Чёрт. Час от часу не легче.

А вот найти здесь же, внизу, живого Утешева – оказалось настоящим чудом! Подполз к нему на звуки стонов, обшарил карманы в поисках возможного оружия. Оружия не оказалось, зато обнаружился телефон с почти полной батареей. Огромная удача! Теперь оставалось лишь ждать помощи.

Однако ни в ближайшие часы, ни в ближайшие сутки она так и не пришла. Не пришла и на вторые, и на третьи. И можно, нет, нужно было искать выход – пока не сел заряд телефона, и каменный мешок не погрузился в полную тьму, пока где-то поблизости наверняка работают спасатели… И Гордеев пытался. Наступая на покалеченную ногу слегка боком, чтобы не так одуряюще стреляло болью, из последних сил ворочал камни, расчищал проходы, где ползком, где на четвереньках исследовал ближайшие лазы, до одури выбивал S.O.S. камнем об стену… Бесполезно. Слишком глубоко провалились. Нужно было искать путь наверх, но Гордеев не мог. Просто потому, что не мог оставить здесь неподвижного Утешева – в условиях схлопнувшейся лаборатории, этот гад, похоже, стал золотым ядром всей операции! И единственное, что удалось Гордееву за эти дни – найти поблизости пещеру, с узким, почти непролазным входом, по дну которой мелким ручейком бежала вода.

Вода важнее еды. Поэтому, с трудом перетащив сюда Утешева, Гордеев продолжил ждать спасения.

На пятые, шестые и седьмые сутки помощь тоже не пришла. Зато стало окончательно понятно, что Утешев издыхает. И если уж нельзя было этого избежать, то необходимо было хотя бы сделать всё, чтобы тот не сдох понапрасну.

Что-то, выплывая из забытья, он рассказывал сам. Для чего-то Гордееву приходилось применять силу. Вернее, боль, ведь только она безотказно действует даже на издыхающих – кому как не Гордееву это знать?

Имена, места, даты, пароли и явки – он забивал мозг информацией, бесконечно перепроверяя её дополнительными вопросами и получая максимально полную, насколько это только было доступно Утешеву, картину организации работы международной сети биолабораторий…

Утешев пережил заряд своего телефона всего на полчаса. И Гордеев остался совсем один. Один в кромешной тьме и удушливой подземельной сырости. Один с бесценной информацией, и практически без надежды на спасение. С переломом, а то и частичным раздроблением стопы и пулевым в бедро. Без еды. Без сил. Но с упрямым намерением выжить.

Уползать от воды было и глупо, и опасно. Сидеть на одном месте – бесперспективно. Однако, и ползти – куда? В темноте он заблудится уже на следующем же повороте. А так – есть хотя бы мизерный шанс дождаться помощи. И он, в полной тьме вытолкнув труп Утешева из пещеры наружу, остался. И впервые в жизни неумело взмолился Богу. Не за себя – за успешный исход операции. И за Славку.

Как неистово он за неё молился! А при мысли о том, что она, возможно не выбралась из-под обвала, выл. Звук метался между камнями и гас отголосками эха. А разум подкидывал новые варианты – а что, если она, как и он, сидит сейчас в каком-нибудь каменном мешке, одна, без еды и воды, в полной тьме и отчаянии?..

Иногда слышал, как она зовёт его. Слышал! Вскакивал на четвереньки, жадно ловя остатки призрачного эха… И звал сам. До хрипоты, до бессилия… Пока не забывался очередным полубредовым сном.

Сколько прошло времени? Он не знал. Последние силы иссякали, сухим жаром пекло губы и глаза, нога отнималась от самого паха, и, казалось, конец всему этому только один – вслед за Утешевым. Но однажды гора загудела, отдаваясь вибрацией по измученному телу… Гордеев подумал, что это очередной обвал. Или поисковые работы? Впрочем, чем бы это ни было, оно так и осталось где-то там, далеко. Здесь же всё было неизменно – темно, душно и на грани возможного.

А ещё через какое-то время он вдруг очнулся от воды на лице. Рванулся, понимая, что тонет… Воды было по колено, и она быстро прибывала. Похоже, последний обвал перекрыл протоку какой-то подземной реки, и единственным её бассейном стала эта пещера.

Уже по пояс в ледяной воде, превозмогая боль и дикое головокружение ощупывал стены в поисках выхода, но он словно растворился в кромешной тьме. Когда воды стало по грудь – отчаялся. Когда набралось по шею – разозлился и продолжил. А когда стало заливать нос – полез вверх.

Тело подводило бессилием, раненная нога – болью. Но упрямство толкало вперёд, пока руки не наткнулись вдруг на расщелину. Куда она вела? Была-ли выходом или тупиком, который скоро тоже зальёт? Гордеев не знал. И лишь буркнув короткое: «Господи, ты знаешь, что делать» – пополз.

Проход был извилистый и бесконечно-длинный. Иногда в нём можно было уверенно встать на четвереньки, а иногда даже длины руки не хватало, чтобы нащупать потолок. Но чаще это был всего лишь грёбанный узкий разлом, такой тесный, что приходилось ползти на животе, местами намертво застревая и отчаиваясь, но находя в себе упрямство продираться сквозь скалы и двигаться дальше. Но главное – уклон тоннеля явно вёл вверх. И это вселяло надежду.

Однако закончилось всё очередной погружённой в полную тьму, тишину и пустоту пещерой. И единственное, что изменилось точно – теперь Гордеев остался ещё и без воды.

И всё же отчаянная борьба за жизнь дала импульс. Сидеть на месте опасаясь заблудиться смысла больше не было, и поэтому он пополз дальше. К Славке. Просто решил для себя: «Если выберусь я, значит и с ней всё хорошо» И это окрыляло даже больше любой молитвы, потому что Бог – это где-то там, а Славка…

Вспоминал как видел её в последний раз. Не там, в кухне, а чуть позже, издалека, когда её, бесчувственную, выносили из подъезда и запихивали в машину… И сердце прошивало разрядом. Как, когда и почему эта девочка стала для него ВСЕМ? И как жить теперь в этой кровящей пустоте, которая, он знал уже точно, больше никогда и никем не заполнится?

И ведь в какой-то момент он даже чуть не смалодушничал. Не операцию похерил, конечно, но написал длинное письмо Славке. Письмо, которое она должна была получить когда-нибудь потом, когда лично для неё всё закончится