Там, где была тишина - Евгений Кривенко

А думы лезут и лезут, точно так же, как эти свинцовые тучи, окутавшие горные вершины.

— О чем думаешь, начальник? — осторожно касается рукой его плеча сидящий рядом высокий худощавый юноша. Дотлевающий перед палаткой костер освещает его темное худощавое лицо с густыми, словно сросшимися бровями. На голове большая белая папаха. — Почему не спишь?

Мирченко ласково глядит на юношу.

— Не спится, Мамед, — произносит он, поглаживая свою окладистую купеческую бороду. — Не спится, друг.

Мирченко внимательно присматривается к юноше. С ним творится что-то неладное. Всю дорогу он сумрачен и замкнут.

— Что с тобой, Мамед? — тихо спрашивает геолог. — В прошлом году ты был весел и распевал песенки. Какое горе приключилось с тобой?

Мамед молчит.

— Небось девушка, Мамед? Чаровница?

Юноша поднимает на геолога большие, печальные глаза.

— Полюбил, начальник, очень полюбил.

— Кто же это? — осторожно спрашивает Мирченко.

Ночь располагает к откровенности. Да и слишком уж наболела душа у юноши, хочется ему поделиться с кем-нибудь своим горем.

— Дурсун, — чуть слышно произносит он любимое имя. — Девушка из моего кишлака. Ты ее не знаешь, начальник. Нет красивее ее на свете. У нее волосы, как листья осенью, совсем золотые. А глаза — как каштаны. — Голос юноши срывается и дрожит.

— Да, любовь… И что же она, Мамед? — так же осторожно спрашивает геолог, наблюдая за потухшими угольками.

Мамед печально опускает голову.

— Нет, она ничего не знает. Один раз она играла возле своего дома, под большим карагачом, с подругами. Я все время следил за нею. Сердце у меня так билось, мне казалось, она услышит и подойдет. Но она не подошла. Я все время смотрел на нее. Вот, думаю, как только она останется одна, я подойду к ней и все скажу. Но они долго бегали, резвились и хохотали. Наконец, подруги ее убежали, и она осталась одна. Ноги стали каменные у меня, начальник. Но я пересилил себя, и встал, и подошел к ней. Мне нужно было сказать ей только одно слово — люблю. Одно слово, начальник. А я ничего не мог сказать. Я стоял возле нее и не мог пошевелиться, не мог раскрыть рта. Тогда она рассмеялась, взмахнула своими косичками и убежала.

Мамед тяжело вздохнул.

— А на земле осталось вот это, — он разжал ладонь, и Мирченко увидел лиловую шелковую ленточку. — Это ее.

Мамед замолчал.

— А вчера ее продали, — внезапно закончил он свой рассказ и резко отвернулся.

— Как продали? — вскричал Мирченко, удивленно отшатываясь.

— Мой хозяин Дурдыев дал за нее большой калым. А родители Дурсун были бедняки. Вот они и согласились. Хотели и старшую дочь Тоушан продать, но она в Ашхабад убежала. А Дурсун продали.

Он схватил лежащие возле кибитки ветки саксаула и стал в исступлении ломать их и швырять в затухающий костер. И пламя постепенно разгоралось, как его боль и ненависть, и даже дождь не мог погасить его.

— Успокойся, — тихо произнес Мирченко. — Этим горю не поможешь. — Он потер глаза и глубоко задумался. — То, что ты мне рассказал, Мамед, ужасно. Но в этом, есть и доля твоей вины. Да, да, — повторил Мирченко, увидев, как вздрогнул юноша. — Ты не добивался своего счастья, своей мечты. А счастье никогда само не идет в руки. Если бы девушка знала о твоей любви, все было бы иначе. Но ты молчал. Ты упустил свое счастье.

Мирченко крепко сжал кулаки.

— Если бы такой Дурдыев встал на моем пути, я бы… Я убил бы его!

Мамед с удивлением и испугом взглянул на своего начальника. Таким он не видел его еще ни разу.

— Нужно добиваться своей мечты, друг, иначе не стоит жить на свете, — сказал геолог.

Дождь все усиливался. Слышно было лопотанье струй, стекавших по брезенту палатки, барабанный стук капель.

— Где ты работал последнее время? — спрашивает Мирченко, чтобы нарушить молчание.

— У Дурдыева, — неохотно отвечает Мамед. — Пас овец хозяина.

Произнося последнее слово, он злобно кривил губы.

— И ты встречался с ней, с Дурсун?

Юноша печально кивает головой.

— Он держит ее под замком. И у него столько овец и верблюдов! А у моей матери ничего нет. Разве к этому призывал Ленин?

В словах юноши горечь и боль.

— Нет, Мамед, Ленин призывал не к тому. Он говорил о свободе, которая должна прийти к народам Востока. Но за эту свободу, за новую жизнь нужно бороться, Мамед. Неужели ты не понимаешь меня?

Мамед горячо пожимает руку своего начальника.

— Я не хочу возвращаться к овцам хозяина, — горячо шепчет он. — Я хочу стать рабочим, начальник.

Мирченко обнимает юношу.

— Не горюй, Мамед. Может быть, еще и сбудется твоя мечта.

Собеседники надолго замолкают. Под монотонный шелест дождя они засыпают беспокойным, чутким сном.

…Мирченко не был новичком в этих горах. Всего лишь два года тому назад, в 1930 году, он побывал здесь в качестве практиканта вместе со своим учителем, известным геологом Сафьяновым.

Сафьянов слыл знатоком среднеазиатских горных районов. Поэтому никого не удивило, что ВСНХ Туркмении обратился именно к нему с просьбой изучить сероносность Карлюкского района. Сафьянов дал свое согласие и в качестве помощника взял с собой студента-выпускника Степана Мирченко.

Мирченко сразу же обратил внимание на странное поведение своего учителя и руководителя.

Сафьянов словно заранее исходил из того факта, что серы здесь нет и быть не может. В лучшем случае, — это небольшие выходы, не имеющие промышленного значения.

Мирченко с изумлением следил за действиями своего маститого шефа. Выработки, которые он закладывал в поисках серы, были неглубоки. Кроме того, их было очень мало, и они давали данные только о весьма небольшой площади. В то же время все говорило о том, что здесь должен быть мощный пласт серы.

Мирченко осторожно поделился своими соображениями с начальником геологической партии. Сафьянов вспылил.

— Вы еще мальчишка, Мирченко, — закричал он, для чего-то щелкая замком огромного портфеля, с которым никогда не расставался. — На моих трудах воспитывалось несколько поколений геологов. А вы смеете указывать мне? Серы здесь нет. Мы завтра свертываем лагерь..

Мирченко пришлось смириться.

Маловеры и скептики обрадовались выводам Сафьянова. На этом районе решили поставить крест.

Но не таков был Степан Мирченко, чтобы без боя сложить оружие. Он приступает к длительной, настойчивой осаде многих влиятельных учреждений. В Академию наук, в Институт неметаллических полезных ископаемых, в ВСНХ летят докладные записки.

«Сера лежит у нас под ногами, — пишет молодой геолог, — нужно только небольшое усилие, чтобы добыть ее».