Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра - Диана Кирсанова

– Наверное, антиквара убила тоже она… – тихо, как бы про себя, проговорила Вероника… Она не знала, почему ей так показалось. Ну, интуиция, что ли.

Они отсмотрели кассету до самого конца. Больше к квартире Натаниэля Блюхера никто не подходил.

До «Арбатской» Ада и Вероника дошли вместе, но перед аркой у входа остановились. Вернее, Ада остановилась. А Вероника послушно замерла, снова, как и в прошлый раз, ощущая под сердцем сосущую тоску от неизбежности скорого расставания. Засуетившись, она быстро набросала на обратной стороне Павкиной визитной карточки несколько цифр:

– Вот, это номер моего мобильника, он у меня всегда с собой, и… И вы, конечно, можете звонить мне в любое время… Во всякое время, когда надо, хоть днем, хоть ночью: вы ведь позвоните мне, правда? – спросила она, окончательно падая духом.

Ада легко и ловко, как все, что она делала, подхватила двумя пальцами протянутый листок с номером и не глядя отпустила его в сумку. Затем, поправив на плече ремешок и в очередной раз тряхнув гривой, величественно кивнула Веронике, окинув ее напоследок загадочным взглядом, а после, не говоря ни слова, повернулась спиной и скрылась в глотке подземки…

А Вероника, как и в прошлый раз, поймала себя на том, что стоит и смотрит вслед леди Зодиак. Прошло, наверное, не менее минуты, пока она очнулась и, недовольная собой, нервно оглянулась по сторонам.

«В конце концов, не очень-то это вежливо: не сказать даже какого-нибудь дежурного «До свидания!» – зазвенела обиженная мысль. – И если тебе кто-то любезно дает номер своего телефона, простые правила приличия требуют дать в ответ и свой телефон тоже!» Конечно, поведение леди Зодиак, которое Вероника имела возможность наблюдать весь сегодняшний день, оставляло мало надежды на то, что она придавала хоть какое-нибудь значение правилам приличия, и все же, все же… Было обидно.

Ну и пусть! Зато завтра с утра она сама начнет выяснять, куда же в конечном счете ведут нити этой таинственной истории! Тем более что теперь совершенно ясно, откуда надо плясать – с библиотеки. И еще – с домоуправления, которое постоянно напоминало погибшей – заплатите, мол, за свет и воду. Уж они-то должны знать, как зовут такую заядлую неплательщицу!

Несколько воспрянув духом, она тоже поспешила на эскалатор. Хватит на сегодня тайн, она сыта ими по горло! Дома вот-вот появится голодный муж, а если Павка голодный… Тогда он вполне в состоянии съесть ее саму и даже не заметит, как на зубах хрупнут несчастные косточки.

– Ну а теперь – рассказывай.

Павка отодвинул от себя пустую тарелку, с наслаждением хлопнул по животу и подмигнул Веронике. Он был сыт и доволен и даже немного игрив, как откормленный хищник. С наслаждением вытянув перед собой ноги, так, что они перегородили проход на их маленькой кухне, он откинулся на спинку стула и прикрыл один глаз. На какого-то ужасно потешного мультяшного героя он был похож в этой позе. Ах да! На льва Бонифация!

Фыркнув, Вероника отвернулась к раковине, чтобы домыть посуду.

– О чем рассказывать?

– Обо всем по порядку. Как ты провела день, где была, что видела и, конечно, – щелкнула ли ты по носу того жулика-антиквара, который зажилил у тебя какой-то подсвечник.

Звякнув, тарелка вырвалась из рук и упала в раковину. Хорошо – не разбилась…

– Эй, ты что?

– Ничего… я (сказать или не сказать? Нет, надо сказать! Нет никаких причин держать это все в тайне)… Слушай, это такой ужас!

– Какой ужас-сс? – он слегка передразнил ее манеру ужасаться, нарочно прибавив на конце слова парочку лишних «с». – Ты ему юшку пустила, что ли? Или он не дался и сам отвесил тебе щелбан? Ну в таком случае, как настоящий мужчина, обязанный вступиться за честь своей жены, его зарр-рэжу! – И его рука скользнула за пояс, как бы вытаскивая воображаемый кавказский кинжал.

– Павка. – Вытерев руки, она прямо с полотенцем присела на табуретку напротив. – Пожалуйста, не надо так говорить! Ты не представляешь, до какой степени ты сейчас близок к истине! Только она гораздо ужасней…

– Что? – Павка резко переменил позу и весь подобрался, как для прыжка. – Этот гад сделал тебе что-нибудь? Он обидел тебя, да? Или стал угрожать? Говори!

Ого, как он зарычал! Папмасы, которые, впрочем, были ограничены пределами стандартной московской квартиры, просто сотрясались от громовых раскатов этого голоса.

– Да нет, что ты! Успокойся! Ты же видишь – я цела и невредима и даже довольно симпатичная девушка. Тут дело в другом. Понимаешь, этого антиквара…

Ну, и она все рассказала. А что такого? Когда она выходила за Павку замуж, они еще до порога загса договорились ничего друг от друга не скрывать!

Конечно, можно было ожидать, что ее рассказ произведет на Павку сильное впечатление. Но все же не настолько. Очень скоро выражение ленивого любопытства на его лице уступило место сосредоточенному вниманию, а еще через некоторое время Вероника со страхом заметила, что на лоб мужа, будто отвратительный червяк, вползла поперечная морщинка. Он смотрел теперь на нее исподлобья, и опущенные уголки губ выдавали не просто общее недовольство ситуацией, а полное бешенство, в какое он впал еще до конца рассказа!

– Павка, ты что? Считаешь, что я не должна была всего этого делать?

– Да! – рявкнул он, и стоящий на столе стакан, звякнув, ожил и завибрировал от этого рыка – словно мелкий зверек затрясся со страху. – Представь себе, я так считаю! Представь себе, я считаю, что ошиваться возле неостывших трупов и незаконным образом вламываться в чужое жилье – это не бабское дело! Представь себе, я думаю, что ты не имеешь никакого права подвергать себя даже минимальному риску – а в данном случае риск далеко не минимальный! И представь себе, я никак не ожидал, что ты, именно ты способна ввязаться в такую авантюру! Именно ты!

– Это почему же? – спросила Вероника звенящим от обиды голосом. – Ты считаешь меня полной дурой, да? Не способной постоять за себя?

– При чем тут твое умение стоять за себя?

– При том, что канделябр принадлежит именно мне! Это моя вещь, моя! Я заплатила деньги за то, чтобы она стояла в нашей квартире!

– Да черт с ней, пусть она стоит где угодно, лишь бы ты не подставляла голову под кирпич!

– Что ты несешь, какой еще кирпич?

– Кирпич, который может свалиться на тебя в любое время и в любом месте, потому что ты суешь нос в мужские дела! Убийство – это всегда мужское дело, и не надо воображать себя следователем из телевизионного сериала!

Павка сорвался с места, выскочил из кухни, хлопнув дверью, и через секунду вернулся, навис над ней, красный, как рак, если только допустить, что раки умеют так злобно вращать глазами.

– Это только в кино дилетант ловит убийцу с непринужденной грацией и потом, раскланиваясь, срывает аплодисменты! – заорал он с новой силой. – А в жизни проныра вроде тебя в два счета получает дырку в башку или перелом коленей и свороченную набок челюсть, и потом его жалкий труп находят на городской свалке! И мне вовсе не светит перспектива ездить в морг на опознание и потом рыдать на твоей могилке каждое воскресенье! И ездить туда сажать настурции и красить заборчик!

– Зачем сажать настурции каждое воскресенье? – потрясенно пробормотала Вероника. – На могилах обычно сажают бархатцы и ноготки, но если даже настурции, все равно их высаживают только один раз, весной, зачем же каждую неделю…

– Спасибо за совет! Воспользуюсь!!!

И сразу вслед за этим огромный твердый кулак опустился на кухонный стол между нею и Павкой, и стакан, окончательно утративший самообладание, подпрыгнул и брякнулся на пол, всхлипнув перед смертью осколками.

– Все, я сказал! С завтрашнего дня – ты сидишь дома и… черт, не знаю, вяжешь носки и вышиваешь на пяльцах. Гладишь белье, стираешь, готовишь и убираешь одновременно!

– Ты еще про цветы забыл, – напомнила Вероника. – Их надо поливать. И кстати, могу посеять семена рассады твоих любимых настурций, хочешь?

В общем, они поссорились. Не в первый раз с того времени, как стали жить в одной квартире, но очень-очень серьезно.

Утром она не встала, чтобы приготовить ему завтрак. Лежала, отвернувшись к стене, делала вид, что спит, хотя прекрасно слышала, как он передвигается по квартире, осторожно прикрывая за собой двери, сам ставит чайник и что-то такое там мудрит с продуктами из холодильника. Было горько, обидно, тоскливо – и стыдно тоже, потому что, в конце концов, даже если он и в самом деле так грубо с ней вчера разговаривал, наказывать его худым бутербродом и ужасным кофе (потому что Павка отвратительно варил кофе!) было, наверное, все-таки жестоко…

Но и сам он тоже не заглянул к ней, не попрощался и не поцеловал… Ушел на работу, как чужой человек. Как только щелкнул замок входной двери, Вероника села на кровати, обхватив колени руками и положив на них подбородок. На душе было уныло и пасмурно – она хмуро смотрела на пересекавший комнату солнечный луч, в котором плясали пылинки, и твердила про себя очень детское и очень глупое: «Ну и пусть, пусть…»