Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра - Диана Кирсанова

– Так, так. И больше ничего?

– Нет, я все рассказал. Теперь ваша очередь.

– Моя что? Ах да! – Вероника на минуту задумалась: рассказать ему все или не рассказать? Но разве это честно – вытянуть у бедного студента всю информацию до самой последней капли, а взамен ничего не дать? «Расскажу!» – решила она.

И рассказала.

Нечего и говорить, что Жека слушал ее с открытым ртом. Пунцовые пятна, горевшие на его лице, расплывались и сливались в один багровый нездоровый румянец – какой проступает от волнения на щеках и лбу очень светлокожих и нервных людей. Пару раз мальчик хлопнул белесыми ресницами, один раз шмыгнул носом.

Вероника дошла уже почти до самого конца того, что знала, но тут в кармане заверещал мобильник. Она даже чертыхнулась про себя: как не вовремя! Все-таки приятно, когда тебя слушают с таким интересом – до сих пор ей не часто удавалось становиться в центре внимания!

– Да! – коротко ответила Вероника, даже не успев посмотреть на дисплее, кто звонит.

Знакомый глубокий голос, чуть растягивающий слова, был нетороплив и спокоен:

– Здравствуй. У тебя все в порядке, детка? Если ты не особенно занята, я бы предложила встретиться.

Ада! Наконец-то! Вероника чуть не подпрыгнула на месте от нетерпения: конечно, встретиться было просто необходимо – особенно сейчас! Когда у нее такая сногсшибательная новость!

– Да! Да! Надо увидеться – обязательно! Когда?

– Ты помнишь то кафе на Арбате, где мы…

– Да, я поняла! Давайте там! Когда?

– Ну, скажем, часа через два?

– Да! Я буду!

Ада хмыкнула и отключилась в своей обычной манере – ничего больше не добавив и не попрощавшись.

– Кто это? – робко поинтересовался Жека, хлопая глазами. – Кто-то, кто тоже запутан в этой чертовой истории?

– Ну, можно и так сказать, – уклонилась она от прямого ответа. – Знаешь что? Ты можешь сейчас поехать со мной?! Отпроситься у своей начальницы, я не знаю, соврать что-нибудь, а может, даже и правду сказать – тебя отпустят! Вам с Адой надо познакомиться, и ты расскажешь ей то же самое, что и мне!

Он кивнул, но как-то не очень уверенно. Влажная от пота, спутанная челка упала ему на лоб, почти полностью закрыв глаза. Приподняв тонкую руку, от отвел челку в сторону и глянул на Веронику, не скрывая своего сомнения:

– А это правда нужно? Если честно – очень не хочется во все это ввязываться. Я историк, исследователь, чистой воды архивная крыса, а не… не знаю, как назвать…

– Обязательно нужно! – заверила Вероника. – Ада – она… Она удивительная! Она может только посмотреть на тебя и сразу многое рассказать и понять! Может быть, даже такое, что после разговора с ней ты вспомнишь о чем-нибудь таком, чего раньше и не помнил! Пойдем, а?

– Ну не знаю… Наверное, я действительно должен пойти с вами?

– Да конечно же!

– Хорошо. Тогда подождите меня, я предупрежу заведующую. И… – Тут он впервые улыбнулся, ужасно смущенно, но именно поэтому очень обезоруживающе: – И еще простите, но мне надо… Вы не обидитесь? Я, похоже, переволновался.

Вероника смотрела на него, ничего не понимая. Парень нервно облизал губы и неслышно произнес: «В туалет». Покраснев, она поспешно поднялась с места.

– Я… – Ситуация показалась еще более глупой, и девушка села обратно на диванчик. – Я подожду тебя здесь.

Парень кивнул и потрусил в читальный зал. Высокий крепкий человек в коричневом костюме, до сих пор сидевший напротив них и все время что-то азартно чиркающий в бумагах, разложенных прямо на коленях, поспешно собрал листки в стопку и поспешно пошел в ту же сторону.

Вероника не обратила бы на него внимания, если бы, проходя мимо, обладатель коричневого костюма не подмигнул ей развязно и хамовато, как старой знакомой, и затем скосил глаза на ее колени. Невольно натянув юбку пониже, она вскинула на наглеца глаза – но он уже скрылся за дверьми читального зала.

Женя вернулся через несколько секунд, на ходу кивнул Веронике, показал на пальцах – «две минуты!» – и скрылся за углом, там, где, наверное, располагался мужской туалет.

Она вздохнула. Оглянулась по сторонам. Машинально прочла все вывески и таблички, которые могла увидеть. Встала, разминая ноги, прошлась туда-сюда по коридору. Детально рассмотрела картины, что были развешаны по стенам, прочла объявление о том, что библиотеке требуются технические работники и программисты.

Снова села на все тот же диванчик. Посмотрела на висящие на стене стеклянные часы: прошло не две минуты, а более получаса. Жеки не было…

«Неужели сбежал? Вот уж странно, с чего бы это?! Да нет, сейчас вернется!»

Но тревога нарастала. Стеклянные часы отсчитывали минуту за минутой. Как бы то ни было, а даже женщина не будет столько времени «пудрить носик», зная, что ее дожидаются, причем по делу!

Терпение закончилось. Вероника решительно встала с дивана и отправилась на поиски мужского туалета.

Дверь с соответствующей табличкой обнаружилась быстро – буквально за углом. Вероника остановилась в нерешительности прямо возле нее, прекрасно сознавая, как глупо она выглядит. Ну, и что дальше? Не врываться же внутрь, раздавая всем извинения и уговаривая Жеку поторопиться!

Но тут из туалетной комнаты, едва не зашибив Веронику дверью, вышел тот самый здоровяк в коричневом костюме и с папкой под мышкой. Притормозив от неожиданности, он снова, приподняв брови, окинул девушку наглым взглядом, а потом присвистнул, сложив губы трубочкой.

– Милашка, вы не ошиблись? Если вам точно сюда, то – прошу…

Кривляясь, он распахнул дверь, заставив Веронику отшатнуться.

– А если вам все-таки в другую сторону, то позвольте проводить…

Но Вероника уже не смотрела на него. Ее взгляд был прикован к кафельному полу, на который падал треугольник света из раскрытой двери – еще одна полоса света пересекала туалетную комнату из раскрытого окна. По ступенькам одной из кабинок и дальше, к серым плитам пола, извиваясь, текла алая струйка…

Голованово, 1712 год

– Блудово семя!

Все село знало, что разбитная Марфа родила Сашу в девицах. И хотя впоследствии барин, снабдив надоевшую ему любовницу хорошим приданым, выдал ее замуж за своего дворового Панкратия, правда о Сашином рождении была известна всем без исключения.

С самого раннего детства девочке внушали, что она «меченая»: замуж приблуду никто не возьмет, какой там красы несказанной девка ни будь, а на положение баловницы семьи ей и вовсе рассчитывать нечего: после свадьбы с Панкратием Марфа, быть может, чувствуя свою вину, а может, будучи просто ненасытной до грубых мужицких ласк, беременела каждый год и за первые же пять лет супружества нарожала мужу четырех сыновей. Все были живы и здоровы – деревня посчитала это за божий знак, свидетельствующий о замоленном Марфой грехе, – и все считались законными детьми, на которых не падала тень материнской репутации.

Когда четверо здоровых парней, с косами на плечах, бок о бок возвращались с сенокоса, им уважительно уступали дорогу. А вслед босоногой девчонке с изумрудно-зелеными глазами и толстой косой необычного для этих мест оттенка, которая целыми днями сновала по двору с веником или коромыслом, плевались:

– Блудово семя! – А потом перешептывались в том смысле, что, мол, чего это она «смотрит своими буркалами проклятыми, будто съесть хочет?! Никак, бесовский огонь горит в девке, надо батюшке сказать, пусть огласит ее да и выгонит из деревни – не ровен час, камнями побьем, не брать бы греха на душу!»

В груди у Саши действительно горел огонь. Душу жгла ненависть ко всем этим мужикам и бабам, которые не упускали случая бросить ей в спину грязное, черное слово; к парням, что свистели вслед, а сами норовили то и дело прижать и облапить ее за первым же плетнем; к матери, которая совершенно не интересовалась единственной дочерью, потому что от девки какой же прибыток? И наконец, к отцу, хотя Панкратий, Саша уже знала это, не был ее настоящим отцом. Девочке не исполнилось еще и пятнадцати лет, а душа ее уже была полна презрения ко всему, что ее окружает. Она смутно чувствовала, что достойна лучшей доли. И инстинктивно, не отдавая себе в этом отчета, стремилась найти и понять эту долю. Но что же можно было понять в пятнадцать лет, если ты идешь по жизни безо всякого провожатого и сама эта жизнь больше похожа на блуждание ощупью впотьмах?

Только и было хорошего в ее положении, что тяжелого крестьянского труда, к которому с раннего детства приучали деревенских детей, Саша не знала. Боярин Головнин, хоть и сбыл с рук любовницу, все же считал зазорным, чтобы его дитя, пусть и от дворовой девки, «хвосты коровам крутило». Об этом желании своего благодетеля Панкратию, конечно, было известно.

Поэтому Саша, на зависть всей деревне, выполняла только самую посильную работу по дому. Этой работы в большой семье, конечно, хватало, но трудно ли юной деве встать с петухами, приготовить всем поесть, а затем убрать в избе да натаскать воды? Такое житье, по крестьянским понятиям, было даже вольготным, и девушка, назло перешептываниям и кумушкам, чьи спины были согнуты жатвой, а руки почернели от земли, расцветала навстречу им яркой, волнующей красотой.