Первая жертва - Рио Симамото
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подавленной? Пожалуй, так и было. Она всегда была ранимым ребенком. Я, конечно, понимаю, мой муж – непростой человек, я и сама от него натерпелась. Но ведь каждый должен уметь сам справляться со своими проблемами.
«Это… моя вина… Это все моя вина».
Мое сердце стало биться чуть чаще.
– Уж лучше бы она училась в интернате, раз ей так не нравилось дома… Отношения с отцом у нее были натянутые, поэтому я предлагала ей поехать на стажировку за границу или поступить в какую-нибудь частную школу-интернат для девочек, но она отказалась. Сказала, что не хочет ехать в незнакомое место.
– Ее можно понять. Вот так взять и уехать из дома, оставить всех друзей, чтобы перевестись в школу, в которой и учиться-то особо не хочешь…
– Я же не говорю, что кто-то ее заставлял! Тем более она могла бы вернуться в любой момент.
Передо мной сидела красивая женщина средних лет и смотрела на меня глазами, полными слез. Ее темно-синий кардиган напоминал мне пиджак школьной формы. Да и сама она в этот момент походила на безответственного подростка.
– Вы считаете, что Канна должна была сама со всем справляться? – спокойно спросила я.
– Что? – в голосе женщины послышалось удивление.
– Вы сказали, что каждый должен уметь сам решать свои проблемы. Но ребенку это не под силу. Оберегать и давать необходимую поддержку – это ваша обязанность как матери.
– Так она никогда меня не слушала! Всегда все делала по-своему. И в какой-то момент я просто перестала вмешиваться. Что еще мне оставалось делать?
– Канна рыдала у меня на глазах и говорила, что она во всем виновата.
– Зря вы ей так доверяете. Помню, один из студентов, ходивший на занятия к Наото, разбился на мотоцикле. На поминках[16] все были очень внимательны к Канне, а она все равно сидела с недовольным лицом. В итоге она сказала, что плохо себя чувствует, и ушла спать раньше всех. «У меня живот болит», «у меня голова болит» – Канна всегда использовала эти отговорки, когда не хотела что-то делать, устраивала истерики, плакала и убегала из дома. А знаете, какой она была в день, когда не стало Наото? Я готовила ужин специально для нее, и тут она прибегает, вся в крови… даже не хочу вспоминать. Только что убила отца и даже прощения не попыталась у меня попросить, ни одной слезинки не проронила. Она жалеет только себя.
Мать Канны резко поднялась со своего кресла и быстро направилась к выходу из комнаты отдыха. Касё поспешил вслед за ней, чтобы проводить женщину до ее палаты. Я осталась на месте. Касё долго не возвращался. Когда он наконец пришел, мы вместе спустились на лифте на первый этаж.
Там, сбоку от входа, располагалось кафе с застекленной верандой. Самих пациентов внутри не было, только посетители больницы. Я почувствовала себя ужасно измотанной и взяла себе напиток. Пока я наливала в чай молоко, Касё уселся напротив, держа в руках чашку горячего кофе.
– Прости, я была с ней слишком резкой. О чем вы говорили?
– Я сказал ей, что ты вела себя недопустимо, что я с тобой не согласен и не считаю ее плохой матерью. В общем… действовал по ситуации.
– Извини… и спасибо.
Касё еле заметно улыбнулся.
– Да не за что.
Похоже, я все-таки не так уж сильно ее обидела.
– Интересно, что же произошло, когда Канна была в последнем классе начальной школы, – произнесла я.
– Курица и Гавайи – звучит как дурацкий анекдот, – пробурчал Касё, скрестив руки на груди.
– Вероятно, Канна начала резать руки, пока мать находилась в отъезде. Я почти уверена, что-то должно было подтолкнуть ее к этому.
– Я не очень разбираюсь, но ведь обычно подростки начинают наносить себе порезы, чтобы привлечь внимание окружающих, верно?
– Необязательно. К самоповреждению могут привести самые разные причины: от необходимости снять эмоциональное напряжение до снижения выработки серотонина в организме. А еще самоповреждение может помочь подавить приступ агрессии.
– Даже так? – удивился Касё.
– Мне кажется, Канна просто не могла больше справляться со своими эмоциями, хотя пока и не понимаю, какие события довели ее до такого состояния. Но у меня сложилось впечатление, что в ее случае психологические проблемы – это не наследственное.
Я задумчиво провела пальцем по нижней губе. Касё почесал лоб.
– Вот бы найти кого-то, кто знает, что происходило в доме Канны, когда она была ребенком. Про день убийства тоже не все ясно. Может быть, на телеканале, где она проходила собеседование…
– Там я уже был. Сотрудники сказали, что, когда Канна пришла утром, она выглядела немного сонной, но ничего необычного в ее поведении никто не заметил. Они, как обычно, настроили микрофон, камеры, началось собеседование… вдруг ей стало плохо. Канне предложили прилечь, но она отказалась и просто ушла. На съемочной площадке все за нее сильно переживали.
– Понятно.
Касё перевел взгляд на сумку у моих ног.
– Куда-то едешь?
– Ага.
Я даже не заметила, как все посетители разошлись и в кафе остались только мы вдвоем.
– Завтра утром конференция в Йокогаме[17], я буду читать лекцию. Отсюда добираться ближе, поэтому сейчас поеду сразу туда и переночую на месте.
– Правда? А я назначил встречу с матерью Канны на сегодня, прости. Не знал, что у тебя другие дела.
– Ничего страшного. С утра я приготовила для Масатики и Гамона побольше одэна[18]. Я даже рада, что смогу побыть одна в отеле и немного расслабиться.
Слова, отражаясь от белой поверхности прилавка и пола, эхом разносились по пустому и безликому помещению. В больнице время будто двигалось иначе, чем за ее пределами… Я погрузилась в свои мысли, когда вдруг до меня донесся голос Касё:
– Знаешь, невестка, ты все-таки такая молодец.
Кажется, я уже давно не слышала от него этого слова, «невестка».
– Ты и работаешь, и сына воспитываешь. Я бы так не смог.
– Да ладно, когда у тебя появится семья, ты со всем справишься.
– Семья? Я пока так и не понял, зачем люди женятся. То ли дело мой брат. Вот он – настоящий семьянин.
Я промолчала. Десять лет назад Гамон, ни секунды не сомневаясь, сказал: «Выходи за меня!» Мы сидели в кофейне морозным зимним вечером, из чайника валил пар. Небо за окном затянуло тучами, шел снег. Это было так красиво. Казалось, время замерло навечно.
Касё неожиданно рассмеялся:
– Возможно, будь ты мужчиной, а он женщиной, вам было бы проще, – заметил он.
У меня возникло такое чувство, словно кто-то прошелся по белому снегу грязными ботинками.
– Я понимаю, что ты шутишь, но мне все равно неприятно это слышать. Пожалуйста, не говори так.
Услышав мой мягкий упрек, Касё опустил чашку.
– Знаешь, как-то раз Гамон сказал…
Кажется, в кафе кто-то вошел. «Добро
