Первая жертва - Рио Симамото
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под мостом проплывали красные и желтые листья. Небо затянуло тучами, тени стали гуще. Касё подошел вплотную к Кёко и спросил:
– Что значит «позировать для картин»? Он ее рисовал?
Она подняла брови, будто не ожидала такого вопроса, и отрицательно покачала головой.
– Нет, ее отец говорил, что такая внешность, как у Канны, не подходит для его картин, поэтому никогда не рисовал ее. Но он периодически проводил занятия по рисованию в своей мастерской, там Канна и позировала. Ее отец говорил, что хотел дать возможность своим ученикам научиться рисовать не только взрослых, но и детей. А чужого ребенка ему было бы трудно заставить долгое время сидеть неподвижно. Канна часто отказывалась гулять со мной, потому что была занята на этих занятиях. Поэтому я и запомнила.
– Позировала на занятиях, – пробормотала я.
Скорее всего, на эти уроки приходили не только мужчины, но меня все равно здесь что-то смущало.
– Может, такой мягкой девочке, как Канна, было бы лучше вообще не рождаться красивой, – прошептала Кёко.
– А вы не знаете, у нее был какой-то неприятный опыт, связанный с этими занятиями? Она ничего вам не рассказывала?
– Знаю, был. К ней приставал один студент художественного университета. Она не смогла ему отказать, дала свой номер телефона, и он стал ей постоянно названивать. Я помню, как ходила вместе с ней в «Макдоналдс» на встречу с этим парнем. Там Канна, заливаясь слезами, сказала ему, что не сможет с ним встречаться.
– Какой ужас. Сколько вам тогда было?
– Кажется, лет пятнадцать. Ее тогда еще отругали родители: мол, раз уж она дала надежду тому парню, нужно было взять ответственность за свое поведение и принять его чувства. Канна очень переживала.
Я уже давно привыкла к историям о неадекватном поведении родителей, и все равно этот случай по-настоящему поразил меня.
– Они обвинили ее в том, что она дала тому студенту надежду?
– Да. На самом деле парни часто по ошибке принимали ее доброжелательность за флирт.
– Но когда к девочке, которая еще учится в средней школе, настойчиво пристает студент, родители по идее должны злиться на него, а не на дочь. Скажите, вы не знаете, от кого именно из ее родителей исходили упреки?
Кёко с удивлением посмотрела на меня, как будто впервые заметила, что поведение родителей Канны было не совсем нормальным.
– Таких подробностей я уже не помню… Но с Канной часто случалось что-то подобное, и каждый раз она винила во всем себя.
– Что-то подобное?
Кёко облокотилась на перила и посмотрела вдаль.
– В отношениях между мужчиной и женщиной недопонимания неизбежны. А что касается этого Кагавы, он мне с самого начала не понравился. Не понимаю, почему она встречалась с ним.
– Канна не рассказывала вам, что стала встречаться с Кагавой после того, как он заставил ее вступить с ним в сексуальную связь?
Кёко, пораженная моими словами, отрицательно покачала головой.
– Нет, впервые слышу. Мне казалось, она от него сильно зависит. Я видела с ее стороны и любовь, и доверие к нему. Они были неразлучны с того момента, как решили встречаться.
– Кстати, а Канна никогда не упоминала, что отец поднимал на нее руку? – прямо спросила я.
– Нет. Я знаю, что он был строгим, мог на нее накричать, но чтобы доходило до рукоприкладства… О таком она не говорила. Но, возможно, я знаю о Канне далеко не все. Простите.
Я с недоумением посмотрела на Кёко:
– Что вы имеете в виду?
– Канна не была со мной по-настоящему искренней. Или по крайней мере мне так всегда казалось.
– Почему? Канна восхищается вами. Она, наоборот, считает, что недостойна быть вашей подругой.
– Она так сказала? – удивленно переспросила Кёко. – Я думала, Канна никем не дорожит.
– И, несмотря на это, вы продолжали дружить с ней все эти годы? Наверное, мне, как мужчине, просто сложно понять женскую дружбу…
Касё испытующе посмотрел на нее, но Кёко с достоинством ответила:
– Да, думаю, мужчина и правда не способен этого понять. Может, Канна действительно не нуждается во мне, но, пока она мне важна, я буду продолжать ее защищать. Я дала себе эту клятву в тот день, когда она впервые со мной заговорила, – без колебаний произнесла Кёко. При этом уголки выразительных губ, а за ними и хорошо очерченные брови девушки приподнялись.
– Вы помните свой первый разговор с Канной? – уточнила я.
– Да, я тогда только перевелась в ее школу. До этого я какое-то время жила в Нью-Йорке: у родителей появилась там работа, и мы переехали всей семьей. Вернувшись на родину, я поняла, что стала слишком самоуверенной для японцев. Поэтому все время проводила одна, читала книги. Однажды Канна несколько недель пропускала школу, а когда наконец пришла, неожиданно заговорила со мной во время большой перемены. Когда я посмотрела на нее, Канна застенчиво улыбнулась и сказала, что ей тоже приходилось жить за границей из-за работы отца: родители брали ее с собой во Францию. До этого ни один ребенок в школе не разговаривал со мной так приветливо. Мы стали обсуждать литературу и живопись и моментально сдружились. Когда другие дети обзывали меня, обычно тихая Канна начинала плакать и бросалась на мою защиту. Она делала так каждый раз.
Пока Кёко делилась своими воспоминаниями, глаза ее светились от нежности. Касё смотрел на нее с восхищением, как на какое-то диковинное создание. Меня тоже очень тронуло, с какой дружеской любовью Кёко рассказывала про Канну. Задумчиво кивнув, я произнесла:
– Спасибо, что уделили нам время. Мы сможем с вами встретиться еще раз, если у нас появятся новые вопросы?
Кёко твердо ответила:
– Да, конечно. А сейчас мне уже пора идти, простите: нужно зайти в библиотеку, подготовить реферат. Помогите Канне, прошу вас.
С этими словами девушка вежливо поклонилась и ушла. Мы с Касё, оставшись наедине, продолжили идти по дорожке, слушая шелест опавших листьев под нашими ногами. Он задумчиво пробормотал:
– Как же сильно могут отличаться характеры даже у самых близких друзей. А эта Кёко…
– Что?
– Она такая максималистка.
– Да, ты прав, – согласилась я, и в этот же момент мне на нос упала капля дождя.
С неба, затянутого густыми тучами, хлынул ливень. Я тут же пожалела, что именно сегодня решила надеть бежевые туфли-лодочки. Послышался голос Касё:
– Давай сюда.
Стараясь не наступать в лужи, я поспешила в сторону игрушечного паровоза, стоявшего в углу детской площадки.
Мы с Касё спрятались в кабине машиниста. Он сел на сиденье и, держась одной рукой за край крыши, поднял взгляд к небу. Я слышала его дыхание.
