Настенька (СИ) - Элина Лунева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медленно бредя к калитке Радовых, я безразлично разглядывала окружающий пейзаж и мужчину, что топтался на одном и том же месте возле крыльца избы.
— Спасибо, Настя, — неожиданно поклонился Радов Степан и опасливо посмотрел на меня, — Ежели чего надобно, заходи. Мы завсегда тебе рады будем, — торопливо добавил он и поспешно удалился.
Весь путь домой меня не оставляло какое-то странное ощущение чьего-то присутствия. Остановившись возле невысокой изгороди своего дома, я обернулась, но никого не обнаружила. Со стороны села слышались детские голоса и лай собак, где-то что-то стучало, кто-то с кем-то ругался, а со стороны примыкающего к моему дому леса не показалось ни души.
Неожиданный порыв ветра подхватил мою растрепавшуюся косу, выбившуюся из платка, и начал играть моими волосами. Белые сверкающие хрусталики снега закружились вокруг меня, подхваченные ветерком, образуя небольшой вихрь, который странным образом не развеивался, а продолжал кружиться рядом. И мне бы надо было бы удивиться такой странной природе этого вихря и его стабильности, но после непонятного воздействия Лукьяна, меня вообще сейчас ничего не удивляло, даже если бы из леса показался снежный человек. И даже когда в разросшемся снежном торнадо мне почудилось чьё-то лицо со смеющимися голубыми глазами и белыми платиновыми волосами, меня и это нисколько не удивило. Я лишь несколько раз моргнула, и видение смазалось, растворяясь в потоке снежной массы.
Н-да. Уже пошли галлюцинации. Домой, срочно домой.
Глава 7
Остаток дня прошел довольно тихо, большую часть которого я просидела возле печки, тупо уставившись в огонь. Казимир меня не беспокоил. Он только угрюмо что-то хмыкнул и с сожалением покачал головой.
Вечером прибегал Мишка, сынок Матрёны и Макара, принёс целое блюдо свежеиспечённых блинов, да маленький горшочек мёда. После него, примерно через час, заглянул ко мне и Степан Радов. Не проронив ни слова, он поклонился образам в правом углу моей избы, перекрестился, положил на стол небольшой узелок и также тихо вышел. В свертке оказались ещё теплые блины, а в маленькой крынке сливочное масло.
Утром следующего дня я решила как следует обследовать свои владения. Дом, сарай, пара непонятных ветхих построек в конце участка и маленькая низенькая банька, точная копия той, что я посетила у семейства Зубовых, Матрёны и Макара, составляли всю мою недвижимость.
Интересно, а где же наш банник? И есть ли он вообще у нас?
— А скажи-ка мне, Казимир, что же наш банник? Есть он у нас?
На мой вопрос домовичок только удручённо отрицательно покачал своей головой. Нету стало быть.
— Как так? — поинтересовалась я.
— Нежить, — хмуро лишь буркнул он в ответ и отвернулся, — И ты это…, хозяйка, не ходи туда. Я тебе и тут воды согрею, ежели помыться захочется.
Что-то мой квартирант явно недоговаривал. Почему же мне нельзя в собственную баньку зайти?
— Только не говори, что и у нас там нежить поселилась? — изумленно посмотрела я на него и потребовала, — Ты не финти, давай. Говори, как есть. Почему мне лучше туда не ходить?
Казимир, почесал свой седой затылок и как-то весь ссутулился.
— После смерти бабки Ядвиги нечисть лесная сильно озорничать стала, а вслед за нею и нежить подтянулась, чувствуя, что нету больше у села защиты. Что могут домовые противопоставить нежити? Да ничего. Наши заговоры только быта касаются, там прибрать, тут подлатать, здесь помочь, за детишками присмотреть, скотинку подлечить. Не воины мы, понимаешь?
Он многозначительно замолчал и, видя мой живой интерес к его словам, через непродолжительную паузу продолжил:
— Баньке, как и дому любому, хозяева нужны. Пусть и не часто, но чтоб кто-то захаживал, да изредка протапливал, травы там опять-таки сушили чтоб, да венички. Банники сильно любят, чтоб банькой пользовались. А после смерти родителей и братьев Настенька затапливать перестала, всё в избе возле печи омывалась, травы не сушила, венички не вязала, мыла не варила. Вот банник и осерчал. Банька его в запустение приходила. А за пару недель до Настиной погибели, он и вовсе пропал. Лукьян сказывал, что видел его у калитки нашей, но уже не он это был, а нежить. Вот так-то, нежитью обернулся. Что с ним и как, я и по сей день не ведаю.
Казимир снова удрученно вздохнул, а я же, так и не получив на свой вопрос ответа, снова переспросила совсем поникшего домовика:
— Так почему мне туда нельзя?
— Так ведь нежить там обитала. Я как узнал об этом, так сразу заговор поставил, дверь затворил.
Так, значит. Банька получается есть, а вот пользоваться ею нельзя. И мне бы прислушаться к словам домового, но что-то упрямо подталкивало меня сходить туда, посмотреть.
— Пойду гляну, — решительно заявила я домовичку, попутно заматывая на себе пуховый платок.
— Вот ведь! — всплеснул руками Казимир, — Видно ведьмино упрямство просыпается, — и уже обречённо махнув на меня рукой, добавил, — Пёс с тобой, вместе пошли.
Пробираясь через невысокий сугроб, покрытый ледяной коркой, благо солнце уже почти по-весеннему стало пригревать, мы с Казимиром дошли до низенькой закопчённой деревянной постройки, сложенной из грубо обтесанного сруба. На двери не было никаких запоров и замков, она просто была подперта небольшим деревянным чурбаком.
— Погоди-ка, — остановил меня домовик, когда я уже было потянулась, чтобы убрать в сторону деревяшку, подпирающую дверь.
Решив не споить с представителем нечисти, я молча взирала на то, как мой сопровождающий что-то тихо прошептал себе в кулачок, два раза хлопнул в ладоши и разок притопнул ногой, а уж потом кивнул мне, что мол дескать можно отпирать.
Меня дважды просить не пришлось. Раздираемая каким-то неведомым мне до этого любопытством, я принялась оттаскивать в сторону поленце, а у самой руки дрожали от какого-то странного волнения, смешенного со страхом переде неопределенным нечто.
Скрипнула дверь, и на меня пахнуло чем-то затхлым. И не успела я ничего понять, как меня словно обухом по голове ударило. Дышать стало трудно, горло сдавило, будто железными тисками, а грудь как если бы припечатало огромным камнем.
— Чтоб тебя, прочь поди! — закричал домовик, делая какие-то непонятные посылы и жесты руками.
Внезапно я почувствовала, как тело моё обессилено осело на пол, а легкие снова наполнились кислородом. От страха руки мои похолодели так, что кончики пальцев покрылись белым инеем, а лавка и пол, к которым я прикасалась, сковало коркой льда.
Повисла жуткая тишина, нарушаемая лишь моим рваным прерывистым дыханием, которое вернулось
