Далеко от яблони - Робин Бенуэй

рот едой. Хоакин по-прежнему не представлял, что сказать, и просто слушал щебет сестер. Слушать было легко; девушки болтали о семьях и школе, а он в основном лишь кивал.

– Уф-ф, в понедельник снова надо тащиться в школу, – поведала Грейс. Вооружившись двумя ломтиками картошки, она, как палочками, пыталась подцепить с тарелки кругляш соленого огурца.

– Заработала отстранение от уроков? – спросил Хоакин. Он как никто другой умел задавать открытые вопросы, которые побуждали собеседника говорить о себе и отвлекали внимание от личности самого Хоакина. Психолог называла эту его способность «навыком приспособления», Хоакин же считал ее простой вежливостью. Они договорились, что на этот счет каждый останется при своем мнении.

Лицо Грейс исказилось, выражая одно большое «О нет!», как будто нечто жуткое проскользнуло через подъемный мост в замок, но затем ее лоб разгладился.

– Проболела больше месяца. Мононуклеоз.

– Повезло же, – вздохнула Майя. – Я бы что угодно отдала за месяц без школы.

– Да уж, повезло, – фыркнула Грейс. – Прямо будто на Гавайи слетала.

Майя закатила глаза. Хоакину не верилось, до чего быстро сошлись эти двое. Они как будто поймали общий ритм. Потому ли, что девчонки? Или потому, что с ним что-то не так, и это видно всем, кроме него, и… Психолог определила это как «негативное мышление». Термин говорил сам за себя.

– Лично я на все готова ради лишнего месяца каникул, – пожала плечами Майя. – Школа – отстой. Единственный плюс – туда ходит моя девушка.

Хоакин быстро сориентировался.

– Вы давно встречаетесь? – Он видел, что Майя приготовилась к бою, но воевать с ней не собирался.

– С полгода, – пожала плечами она. Ее щеки чуть заметно порозовели.

– И твои родители, – Хоакин шумно втянул в себя остатки колы, – нормально к этому относятся?

Майя немного выпрямилась.

– О да. Да, просто замечательно. Гордятся тем, что они у меня самые продвинутые родители в округе.

– Одна из моих любимых сводных сестер тоже была лесбиянкой, – сказал Хоакин. – В той семье мы провели вместе около шести месяцев, а потом наша опекунша обо всем узнала и выставила ее за дверь. Вернула в интернат.

– Из-за ориентации? – Майя как будто съежилась.

Хоакин кивнул, запоздало сообразив, что этот эпизод вряд ли мог показаться ей забавным.

– Классная была девчонка, – произнес он. – Я до сих пор скучаю. Микой звали. Она забыла свой айпод, и я иногда его включаю. Отличные плейлисты собрала. Хотела стать диджеем.

Майя, округлив глаза, кивнула.

– О, круто.

– Расскажи Хоакину, как ты познакомилась с Клер, – предложила Грейс. Хоакин снова поднес ко рту бумажный стаканчик.

Стоило Майе заговорить о Клер, и щеки ее раскраснелись. Хоакин видел, как она закусывает губу и улыбается почти что самой себе, хотя он и Грейс сидят рядом, да и вокруг полно народа. Интересно, когда он рассказывал о Бёрди, то со стороны выглядел таким же расслюнявившимся влюбленным дураком? «О-о, как тебя накрыло-то», – констатировал Марк после первого официального свидания Хоакина и Бёрди (они сходили в кино, а потом угощались замороженным йогуртом), и Хоакин тогда удивлялся, как Марк мог его расколоть, если ни о чем не знал.

Теперь, глядя на Майю, он понял, что имел в виду Марк, и от этого ему стало невыносимо больно. Ах, если бы тот кубик льда в ладони никогда не таял…

Вопрос возник уже после того, как с едой (и майонезом) было покончено и троица отправилась на пляж. Вопрос этот был неизбежен, потому Хоакин и скрывал от окружающих, что он сирота. Чужое любопытство всегда ранило, заставляло чувствовать себя подопытным животным, персонажем назидательной истории.

– И как это – жить в принимающей семье? – спросила Майя. Девушки сбросили обувь у лестницы перед пляжем, а Хоакин нес кроссовки в руках. Не так много у него вещей, чтобы оставлять их там, где любой может ими поживиться.

– Майя! – простонала Грейс.

– Все нормально. – Хоакин чуть дернул плечом. Он знал, что от него хотят услышать: что все не так страшно, как расписывают в новостях; что его никогда не били и не обижали, что он никогда никого не бил и не обижал. Люди жаждали грязных подробностей, но только до того момента, пока их не получали. – Мои нынешние опекуны, Марк и Линда, мне нравятся. Вообще-то они клевые. – По меньшей мере, в этом Хоакин не солгал.

Майя посмотрела на него с тревогой в глазах.

– Мне плохо от того, что тебя не усыновили, – сказала она, на ходу делая снимки телефоном. – Что, так нельзя говорить? Я не вру.

– Можно, можно. – Сейчас Хоакин тоже сказал правду. Таких слов он еще ни от кого не слышал. – Когда я был маленьким, меня почти усыновили. В ту семью я попал сразу после определения в интернат, и бумаги на усыновление были уже практически готовы, но моя будущая мама неожиданно забеременела, а двух детей сразу они не хотели, так что… – Он опять пожал плечами. На самом деле мистера и миссис Руссо Хоакин не помнил, видел только записи из своего дела.

На лице Майи отразился шок.

– Но разве ты уже не стал для них родным?

– Родной ребенок всегда лучше приемного, – пояснил Хоакин. В мире, где правила менялись от дома к дому, незыблемым было лишь это. В одной из семей, где довелось жить Хоакину, старший биологический отпрыск опекунов встречал каждого сводного брата или сестру фразой: «Останешься ты здесь или вылетишь, решать мне». И не блефовал. Хоакин провел в той семье всего месяц.

Майю его слова нисколько не утешили.

– Это же просто… Ох.

Хоакин не уловил, в какой момент начал говорить лишнее, но понял, что это все-таки произошло.

– Такое случилось только один раз. Были и другие семьи, в основном хорошие.

– Тогда почему тебя не усыновили? Ты милый.

Хоакин сознательно прибегнул к обману. Лжецом он себя не считал, но тонко чувствовал, когда информацию стоит попридержать.

– Не знаю, – сказал он. – Скорее всего, я не подходил по возрасту. Все хотят малышей. Или девочек.

– Вроде нас, – пробормотала Грейс.

– Похоже на то, – согласился Хоакин. – Но ведь у вас все в порядке? В семьях к вам хорошо относятся? – Только произнеся эти слова, он вдруг понял, что готов стереть в порошок любого, кто посмеет причинить вред этим двум девушкам.

– Да-да, все отлично, – сказала Грейс, а Майя согласно закивала. – У нас прекрасные родители.

– Мои, наверное, скоро разведутся, – прибавила последняя, ковырнув влажный песок большим пальцем. – Но все равно я на них не жалуюсь. Когда я перестала скрывать свою ориентацию, папа несколько дней ездил с радужным стикером на ветровом стекле.