Но человека человек. Три с половиной убийства - Ксения Сергеевна Букша

— Ни хуя себе, — прокомментировал Егор. — Серийное производство.

Спать со вновь неприлично увеличенной Яной и не засунутым обратно Севкой на продавленном диванчике Егору стало неудобно, и он переехал от них на пол.

— Секс у нас все равно умер и разложился, — пояснил он, смеясь. — Ты стала страшна как смертный грех!

— Как грех прелюбодеяния, надеюсь? — парировала Яна.

Она быстро училась искусству пикировки. Ирония и самоирония были валютой Егора. Человек, не обладавший самоиронией, в его глазах ничего не стоил.

13

Яна продолжала работать и когда родился второй ребенок — девочка Лиза. Декрета у фрилансеров не бывает. Даже если есть накопления, прервать работу — значит прервать отношения с постоянными работодателями и клиентами; в случае налаженного фриланса ты нагрел себе место, и заказы обычно поступают от одних и тех же персон; стоит надолго прерваться, и тебя заменят другим поставщиком услуг.

Поэтому, уложив двух пискунов, Яна всю ночь дизайнила, прерываясь на сосательные марафоны. Днем она, наоборот, занималась детьми, урывая на дизайн где пять минут, где полчасика. Егору приходилось колоть дрова, греть воду, а иногда и готовить.

— Я не художник более, я теперь судомойка и печник, — язвил Егор. — Похоже, следующего ребенка в этой семье рожу я, ведь кто готовит, тот обычно и беременеет!

Все же чаще стирка, уборка и приготовление пищи оставались на Яне. Каждый вечер Егор сбегал из «молочного цеха» к друзьям-художникам, на выставки, премьеры артхаусных фильмов и просто посиделки. Пить Егор умел, никто и никогда не видел его пьяным. Когда он приходил, домик уже спал. Егор на ощупь пробирался меж книг, стульев и зеркал. На кухне обычно царил разор (руины засохшей каши, осклизлые объедки макарон на дне кастрюли). Яна работала, младенцы спали на диване, за баррикадой из одеял. Егор вытягивался в струнку на коврике, постеленном на драный прожженный линолеум, и укрывался собственным пальто. По полу нещадно дуло. Сон не шел из-за сквозняка, света от экрана Яниного компьютера и периодических попискиваний двух сосунов. Чтобы согреться, Егор частенько выходил покурить в сад и по дороге к двери неизбежно цеплял ногой то стул, то мольберт. Пискуны просыпались и начинали пищать, Яне приходилось отрываться от работы и снова закармливать их.

В одну особенно морозную ночь Егор вышел покурить в пятый раз и, когда шел обратно, снова что-то уронил. Лизка дернулась и замяукала, заискал сиську и Сева.

— Может, хватит курить, — пробурчала Яна. — Каждый раз просыпаются. Мне завтра к десяти шрифты и лого сдавать.

— С удовольствием забылся бы сном, — развел руками Егор, — на мягкой постели, без пискунов и раздражающего света прямо в глаза.

— Так они пищат, потому что ты постоянно шароебишься.

— Они пищат, потому что ты ни хера не умеешь сделать так, чтобы дети спали всю ночь нормальным здоровым сном. Для этого надо как минимум выключить свою рекламную хуету.

— Я не могу выключить, мне работать надо.

— Денежки зарабатывать, — подсказал Егор с издевкой. — Конечно, ты у нас герой, сама рожаешь, сама зарабатываешь, а тут какой-то нищеброд мешает, понимаешь, шароебится по ночам…

— Блин, Егор, какого хуя?!

— Ты же у нас особенная, необычная, не такая, как все…

Яна схватила с книжной полки что попалось под руку и метнула в Егора. Под руку ей попался янтарный шар, который отец Егора привез в свое время из Калининграда. Шар угодил Егору прямо в бровь. Егор схватился за лоб и сморщился от боли. Потом посмотрел на ладонь.

— Настоящих буйных мало, — прокомментировал он. — Вторая попытка? Там еще бронзовая сова есть. Попробуй прицелиться получше, дорогая.

— Прости, — прошептала Яна. По ее лицу текли потоки слез.

— Детей покорми, мадонна, — бросил Егор и вышел.

15

Хотя у Яны было много работы, а пискуны не давали свободной минутки, она продолжала рисовать, нащупывая понемногу собственный стиль. Ее радовали яркие чистые цвета, черный фон, тропические и промышленные орнаменты.

Егор относился к рисункам Яны скептически. Когда она просила его высказать мнение, он говорил:

— Это не искусство. Это арт-терапия, материал для психодиагностики. Ну или просто рукоделие.

Сам Егор после рождения детей понемногу перестал рисовать. Виновата в этом была, как всегда, Яна.

— Ты как газ. Ты заняла все мое жизненное пространство, — жаловался он. — Ты ведьма, высосала мои творческие силы. Ты прорва, бездонная бочка, куда утекает мое время.

Яна пыталась перевести эти ламентации в шутку, но Егор и впрямь чувствовал себя скверно. Он перестал не только писать картины, но и брать юду-заказы. По вечерам отправлялся к приятелям, приходил под утро, спал до двух-трех дня, потом сидел в телефоне.

Единственное, что хоть как-то примиряло Егора с семейной жизнью, — прогулки с детьми. Дома они ему мешали, на воздухе он их любил.

— Пойдем, пискун и пискуха, — он сажал Севу на правое плечо, Лизу на левое и шел с ними на местную детскую площадку.

Проходя поселком, Егор комментировал происходящее в духе веселого книжного абсурда.

— Вот, друзья мои, это деревья. Познакомьтесь, — он подносил к нижней ветке тополя сначала Севу, потом Лизу. — Поздоровайтесь с деревом за лапку. Вы видите, что деревья стоят вверх ногами, а думают в землю. Люди же, наоборот, имеют пупок.

— Бубоп, — понимающе кивал Сева. — Бубоп.

Егор считал, что с детьми у него полное взаимопонимание, не то что со взрослыми. Дети были безопасны.

— Взрослые, — рассуждал Егор, шагая по мокрой асфальтовой дороге в сторону детской площадки, — люди не стоющие. Так и знайте, дорогие дети. Взрослые — они какашки. Они творят ненужную и скучную ерунду. То ли дело мы с вами. У нас настоящая жизнь. И мы сейчас займемся важнейшим делом на свете: будем лепить куличики…