Стрижи - Фернандо Арамбуру

и с хлебом, и в салатах, и добавляет в пасту с томатным соусом. Следуя нашему расписанию, он позавчера открыл на ужин одну банку, вчера вечером – вторую. По всей видимости, он поглощал сардины в большом количестве, чередуя с анчоусами в масле, что теперь мы все трое считаем в равной степени опасным для его здоровья.

Таким образом, идея Агеды оказалась верной. Язвы у Хромого вызывали рыбные консервы, которые я тоже время от времени ем, однако мне они никакого вреда не приносят. Мы с Хромым искренне признали правоту Агеды. Она скромно заметила: главное, что мы обнаружили источник болезни, и это поможет с ней бороться. Довольная своим метким попаданием, Агеда предложила такой план: пусть Хромой чуть позже, когда у него затянется нынешняя язва, снова начнет есть сардины. Таким образом, по ее мнению, мы избавимся от любых сомнений и получим окончательное доказательство. Хромой, пивший в этот миг пиво, чуть не поперхнулся.

– Вот черт!

Сегодня днем Агеда не пришла на площадь Сан-Кайетано, чтобы встретиться со мной. Сперва я подумал, что из-за толстого пса ей пришлось идти медленно и поэтому она опаздывает. На всякий случай решил подождать ее на террасе «Коначе». И шел к ресторану со своим пакетом в руках, когда чуть не наступил на лежавшего на земле стрижа. Я осторожно тронул его носком ботинка. Неподвижное птичье тельце уже облепила мошкара. Эта картина вызвала у меня такое отвращение и так взбудоражила, что я резко развернулся и двинулся в сторону дома, охваченный самыми мрачными предчувствиями.

Вечером в баре Альфонсо Агеда объяснила, почему не появилась на площади. Виной тому, как я и думал, был толстый пес. Агеда стала извиняться, но я возразил, что она вовсе не обязана непременно приходить на встречу, о которой мы заранее не договаривались. Она рассказала, что у ее Тони дела совсем плохи. Он не ест и почти не пьет, с большим трудом встает на лапы, еле дышит, и наверняка у него что-то болит. Она советовалась с ветеринаром и обещала к завтрашнему утру принять решение.

– Сами понимаете какое.

Все эти подробности Агеда описывает с видимым спокойствием, но напрасно хочет нас обмануть. Даже по улыбке заметно – и особенно по улыбке, – как трудно ей притворяться, чтобы не испортить вечер своими переживаниями.

Сегодня нам не пришлось устраивать складчину. Проявив чудеса любезности, Хромой в знак благодарности за наши медицинские советы оплатил счет сам.

На выходе из бара, стоя на тротуаре, он попросил меня оставить Пепу у него на ночь. Агеду приятно удивил этот наш обычай. Хромой объяснил, что он является крестным отцом Пепы «со всеми вытекающими отсюда высокими обязанностями». И добавил: дома у него есть миски для воды, для еды, а также коробка с собачьими галетами, мешок с полосками вяленого мяса, рулончик полиэтиленовых пакетиков для уборки за собакой и плед, предназначенный исключительно для его мохнатой крестницы.

Распростившись с Хромым у его подъезда, мы еще несколько минут поболтали с Агедой, стоя на тротуаре. Мне показалось, что можно воспользоваться отсутствием Хромого и подарить ей начатый флакон духов, оставшийся от Тины. Легко себе представить, какие шутки стал бы отпускать наш друг, если бы это случилось при нем. Флакон лежал у меня в кармане куртки, как и днем, когда я отправился на рынок, хотя погода стояла такая, что можно было выйти на улицу в рубашке с коротким рукавом.

Я уже готов был вытащить духи из кармана, но вдруг понял, какую ужасную глупость вот-вот совершу. И как мне, тупому идиоту, раньше не пришло это в голову? Во флаконе осталось чуть больше половины содержимого. Разумеется, Агеда спросит, откуда он взялся. Разве приятно ей будет получить в подарок то, что раньше принадлежало другой женщине? Не хватало только, чтобы она узнала, что этой другой была кукла! Слава богу, я вовремя спохватился. Открытый флакон я приберегу для себя. Он поможет мне вспоминать Тину. А другой, целый, подарю Агеде. Надеюсь, она сумеет оценить духи.

4.

У меня создалось впечатление, что мой телефон звонит по-разному в зависимости от того, кто меня добивается. Нынешним жарким утром я услышал первый звонок и сразу решил: Агеда. Посмотрел на часы. Без нескольких минут десять. И повторил: это Агеда. Телефон продолжал трезвонить, и у меня уже не было никаких сомнений, что сегодня толстый пес в последний раз увидел дневной свет.

Вот и он тоже меня опередил.

Агеда хотела, чтобы ветеринар пришел к ней домой и усыпил Тони там. Но в этот час в ветеринарной клинике всегда царит суматоха, и врач приехать не сумеет. Поэтому она спросила, не соглашусь ли я отвезти их туда на своей машине. Она могла бы взять такси, но сомневается, что шофер пустит в салон собаку. О том, чтобы тащить Тони на руках, и подумать страшно. Потом Агеда, разумеется, добавила, что, если мне некогда, она как-нибудь справится сама.

Когда я приехал к ним, Тони лежал на боку в комнате, куда, по словам хозяйки, почти никогда не заходил. Он был тихим, неподвижным и спрятался тут, чтобы ждать смерти в темноте. Умение принять свой конец кажется мне признаком высокого чувства собственного достоинства. Пора умирать? Значит, будем умирать и постараемся не причинять беспокойства другим. Такая вот замечательная философия свойственна некоторым животным. И вы, люди, вечно тоскующие, ноющие, впадающие в панику либо уповающие на свою бессмертную душу, могли бы поучиться у них.

Я наклоняюсь, чтобы мое лицо попало в поле зрения собаки. «От него сильно воняет», – говорю я про себя, поскольку не хочу, чтобы меня слышала Агеда. Она только что зажгла свет и стоит у двери, не входя следом за мной в комнату. У толстого пса в глубине зрачка горит красная точка, но, когда я сажусь рядом на корточки, точка потухает. Отодвигаюсь – снова вспыхивает. Я загораживаю собой свет от лампы – вспышка повторяется. Провожу рукой по горячей черной голове. Пес никак не реагирует. Не благодарит меня и не отпихивает. И я сразу чувствую, что перестал вызывать у него неприязнь.

Я пытаюсь понять, что выражает его глаз: «Я больше не хочу, я больше не могу, вытащите меня отсюда, у вас ведь хватит доброты, чтобы не оставить меня одного в последний час. Не нужно лаять мне на ухо человечьи слова, не надо гладить, хватит вашего присутствия рядом, а еще, пожалуйста, приберегите демонстрацию своего горя до тех пор, когда я уйду».

Мы тронулись в путь. Агеда взяла