Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Реми влетел, как метеор, в эту толпу и увлек ее за собой.

Он с таким жаром отдавал распоряжения, что графиня де Монсоро не смогла удержаться от удивленного взгляда.

Тайная, смутная мысль промелькнула в ее уме и на секунду затуманила ангельскую чистоту этой души.

“А я-то думала, что он друг господина де Бюсси”,— прошептала она, глядя, как удаляется Реми, увозя с собою носилки, корпию, чистую воду — словом, все, что необходимо для помощи раненому.

Сам Экскулап не смог бы сделать больше.

XXX

О ТОМ, КАК ГЕРЦОГ АНЖУЙСКИЙ ОТПРАВИЛСЯ В МЕРИДОРСКИЙ ЗАМОК, ДАБЫ ВЫРАЗИТЬ ГРАФИНЕ ДЕ МОНСОРО СВОИ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ ПО ПОВОДУ КОНЧИНЫ ЕЕ СУПРУГА, И О ТОМ, КАК ЭТОТ ПОСЛЕДНИЙ ВЫШЕЛ ЕМУ НАВСТРЕЧУ

Едва лишь переговоры герцога Анжуйского с его матерью были закончены, герцог поспешил отправиться на поиски Бюсси, дабы узнать причину столь невероятной перемены в его настроении.

Бюсси, вернувшись в свою хижину, в пятый раз перечитывал письмо Сен-Люка, и в каждой его строчке отбывал все более и более отрадный для себя смысл.

Что же касается Екатерины, то она, возвратившись к себе, распорядилась готовиться к отъезду, который мог быть назначен на завтра или, самое позднее, на послезавтра.

Бюсси встретил принца любезнейшей улыбкой.

— Выше высочество, — воскликнул он, — вы удостаиваете мой дом посещением?!

— Да, черт подери! — сказал герцог. — И я пришел требовать объяснений.

— У меня?

— Да, у тебя.

— Я слушаю, ваше высочество.

— Тысяча чертей! — вскричал герцог. — Ты советуешь мне встретить во всеоружии предложения моей матери и мужественно выдержать ее натиск. Я так и поступаю, и в самый разгар схватки, когда все ее удары разбились о мою броню, ты вдруг говоришь мне: “Сбросьте вашу кирасу, ваше высочество, сбросьте ее”.

— Когда я давал вам свои советы, я не знал, с какой целью приехала ее величество королева-мать. Но теперь, убедившись, что она прибыла для вящей славы и счастья вашего высочества…

— Для моей вящей славы и моего счастья? — воскликнул герцог. — Что ты этим хочешь сказать?

— Разумеется, для славы и счастья, — ответил Бюсси. — Судите сами: чего желает ваше высочество? Одержать верх над своими врагами, не так ли? Ибо я не думаю, как некоторые, будто вы мечтаете стать королем Франции.

Герцог искоса поглядел на Бюсси.

— Быть может, иные вам так и посоветуют, ваше высочество, — сказал тот, — но это ваши злейшие враги, уж поверьте мне, и если они слишком упорствуют, если вы не знаете, как от них избавиться, отправьте их ко мне: я докажу им, что они ошибаются.

Герцог поморщился.

— А кроме того, — продолжал Бюсси, — подсчитайте ваши силы, ваше высочество: есть ли у вас сто тысяч солдат, десять миллионов ливров, союзники за границей, и, наконец, готовы ли вы пойти против вашего сеньора?

— Мой сеньор не стесняется идти против меня, — заявил герцог.

— А! Здесь вы правы. Тогда откройте свои замыслы, велите возложить на вашу голову корону и провозгласите себя королем Франции. Я ничего лучшего и не желаю, как видеть ваше возвышение! Ведь, если возвыситесь вы, с вами вместе возвышусь и я.

— Кто тебе сказал, что я хочу быть королем Франции? — с досадой возразил ему герцог. — Ты берешься решать вопросы, которые я никогда никому не поручал решать, даже самому себе.

— В таком случае все ясно, ваше высочество. Нам больше не о чем спорить, раз мы согласны в главном.

— Согласны?

— Так, по крайней мере, мне кажется. Пусть вам дадут роту гвардейцев и пятьсот тысяч ливров. Прежде чем подписать мир, потребуйте еще субсидию для Анжу, на случай войны. Получив субсидию, вы отложите ее про запас, это ни к чему не обязывает. Таким образом, у нас будут солдаты, деньги, сила, и мы сможем достигнуть… Бог знает чего!

— Но как только я попаду в Париж, как только они выманят меня, как только я снова окажусь в их руках, они надо мной надсмеются, — сказал герцог.

— Полноте, ваше высочество, вы сами в это не верите. Надсмеются над вами? Разве вы не слышали, что предлагает королева-мать?

— Она мне очень много предложила.

— Я понимаю, это вас и беспокоит?

— Да.

— Но среди прочего она предложила вам роту гвардейцев и даже под командованием Бюсси, если вы пожелаете.

— Да, она это предложила.

— Ну так вот, соглашайтесь, говорю вам, назначьте капитаном Бюсси, лейтенантами Антрагэ и Ливаро, а Рибейрака — знаменщиком. Предоставьте нам четверым сформировать эту роту по нашему разумению, и когда вы въедете в столицу с подобным эскортом, то увидите, отважится ли кто-нибудь, пусть даже сам король, посмеяться над вами или не отдать вам должных почестей.

— Я полагаю, ты прав, Бюсси. Я над этим подумаю.

— Подумайте, выше высочество.

— Да, но что ты читал так прилежно, когда я вошел?

— А! Простите, я совсем забыл, — письмо.

— Письмо?

— Которое для вас представляет еще больший интерес, чем для меня. Почему я вам его сразу не показал? Где была моя голова, черт возьми?

— Какая-нибудь важная новость?

— Боже мой, да! И даже печальная новость: граф де Монсоро умер.

— Как вы сказали? — воскликнул герцог и вздрогнул от удивления. Не спускавшему с него глаз Бюсси показалось, что за этим удивлением промелькнула странная радость.

— Умер, выше высочество.

— У мер граф де Монсоро?

— Ах. Боже мой, да! Разве не все мы смертны?

— Разумеется, но никто не умирает так вдруг.

— Когда как. А если вас убивают?

— Так его убили?

— Кажется, да.

— Кто?

— Сен-Люк, с которым он поссорился.

— А! Милый Сен-Люк! — воскликнул герцог.

— Вот как! — сказал Бюсси. — А я и не знал, что вы с ним такие закадычные друзья, с этим милым Сен-Люком.

— Он из друзей моего брата, — сказал герцог, — а с той минуты, как мы с братом заключаем мир, его друзья становятся и моими.

— Что ж, ваше высочество, в добрый час, рад вас видеть в подобном расположении духа.

— А ты уверен?

— Проклятье! Куда уж вернее! Вот письмо от Сен-Люка, где он сообщает мне о его смерти, а так как я, подобно вам, недоверчив, то послал моего хирурга Реми засвидетельствовать этот факт и принести мои соболезнования старому барону.

— Умер! Монсоро умер! — повторил герцог Анжуйский. — Умер сам по себе.

Эти слова вырвались у него так же, как прежде вырвались слова “милый Сен-Люк”. И в тех и в других было пугающее простодушие.

— Он умер не сам по себе, — возразил Бюсси, — ведь его убил Сен-Люк.

— О! Понятно! — сказал герцог.