Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Он умер не сам по себе, — возразил Бюсси, — ведь его убил Сен-Люк.

— О! Понятно! — сказал герцог.

— Быть может, вы поручали кому-то другому убить его, ваше высочество?

— Нет, даю слово, нет, а ты?

— О! Ваше высочество, я же не принц, чтобы поручать такого рода дела другим, я вынужден сам этим заниматься.

— Ах, Монсоро, Монсоро, — произнес принц со своей ужасной улыбкой.

— О, ваше высочество! Можно подумать, что вы питали неприязнь к бедняге-графу.

— Нет, это ты питал к нему неприязнь.

— Что касается меня, то это можно понять, — сказал Бюсси, невольно покраснев. — Разве не по его вине я был однажды жестоко унижен вашим высочеством?

— Ты все еще об этом вспоминаешь?

— О нет! Клянусь, ваше высочество, и вы прекрасно это знаете. Но вы! Вам он был слугой, другом, преданным рабом.

— Хорошо, хорошо, — сказал принц, прерывая разговор, который начинал тяготить его, — прикажите седлать лошадей, Бюсси.

— Седлать лошадей, зачем?

— Затем, чтобы отправиться в Меридор. Я хочу принести мои соболезнования госпоже Диане. К тому же я давно собирался навестить Меридорский замок и сам не понимаю, как до сих пор не сделал этого. Больше откладывать я не буду! Дьявольщина! Не знаю почему, но сегодня я расположен к соболезнованиям.

“По чести говоря, — размышлял Бюсси, — сейчас, когда Монсоро мертв и когда я не боюсь больше, что он продаст свою жену герцогу, какое может иметь для меня значение, если герцог ее и увидит! Если он станет ей докучать, я сумею защитить ее. Что ж, раз нам предлагают возможность увидеться с Дианой, воспользуемся случаем”.

И он вышел распорядиться насчет лошадей.

Спустя четверть часа, пока Екатерина спала или притворялась спящей, чтобы прийти в себя после утомительного путешествия, принц, Бюсси и десять дворян, на великолепных конях, направлялись к Меридору в том радостном настроении, которое всегда порождают как у людей, так и у лошадей прекрасная погода, цветущие луга и молодость.

При виде этой блестящей кавалькады привратник Меридорского замка подошел к краю рва и спросил, кто приехал.

— Герцог Анжуйский! — крикнул принц.

Привратник тотчас схватил рог и затрубил сигнал, на звуки которого к подъемному мосту сбежалась вся челядь.

Тотчас же поднялась суета. Открылись окна башенок, послышался лязг железа по камню плит, и на пороге дома показался старый барон с ключами от замка в руке.

— Просто невероятно, как мало тут печалятся о Монсоро, — сказал герцог. — Погляди, Бюсси, какие у всех этих людей будничные лица.

На крыльцо дома вышла женщина.

— А! Вот и прекрасная Диана! — воскликнул герцог. — Ты видишь, Бюсси, видишь?

— Разумеется, я вижу ее, ваше высочество, — отвечал молодой человек, — однако, — добавил он тихо, — я не вижу Реми.

Диана действительно вышла из дома, но тут же вслед за ней появились носилки, на которых, с глазами, воспаленными от болезненного жара или от ревности, лежал Монсоро, напоминающий скорее индийского султана на паланкине, чем покойника на погребальном ложе.

— О! О! Что же я вижу?! — воскликнул герцог, обращаясь к своему спутнику, ставшему бледнее платка, с помощью которого он пытался сначала скрыть свое волнение.

— Да здравствует его высочество герцог Анжуйский! — крикнул Монсоро, с огромным усилием подняв вверх руку.

— Осторожней, сударь, — произнес голос позади него. — У вас откроется кровотечение!

Это был Реми. Верный до конца своим обязанностям врача, он сделал раненому это благоразумное предупреждение.

При дворе быстро приходят в себя после неприятных сюрпризов, по крайней мере, с виду: герцог Анжуйский сделал над собой усилие и изобразил на лице улыбку.

— О! Мой дорогой граф, — воскликнул он, — какая приятная неожиданность! Подумайте только, нам сказали, что вы умерли!

— Пожалуйте сюда, ваше высочество, — ответил раненый, — пожалуйте сюда, чтобы я мог поцеловать руку вашего высочества. Благодарение Богу, я не только не умер, но надеюсь в скором времени поправиться, дабы служить вам с еще большим усердием и верностью, чем прежде.

Что до Бюсси, то, не будучи ни принцем, ни супругом, не занимая ни одного из этих общественных положений, при которых притворство является первой необходимостью, он чувствовал, как холодный пот струится по его вискам, и не осмеливался взглянуть на Диану. Ему было невыносимо видеть это дважды им утраченное сокровище в такой близости к его владельцу.

— А вы, господин де Бюсси, — сказал Монсоро, — вы, прибывший с его высочеством, примите мою глубокую благодарность, ведь в сущности, это вам обязан я жизнью.

— То есть как мне? — пролепетал Бюсси, думая, что граф смеется над ним.

— Конечно, не вам непосредственно, но моя благодарность от этого не становится меньше, ибо вот мой спаситель, — ответил Монсоро, показывая на Реми, воздевшего руки к небу с горячим желанием провалиться в недра земли, — это ему обязаны мои близкие тем, что я все еще пребываю с ними.

Не обращая внимания на знаки, призывающие к молчанию, которые делал ему молодой доктор, и толкуя их как заботу лекаря о здравии пациента, граф в восторженных выражениях рассказал о хлопотах и самоотверженности Одуэна, о его искусстве.

Герцог нахмурил брови. Бюсси посмотрел на Реми с выражением, внушающим страх.

Бедный малый, укрывавшийся за Монсоро, только руками развел, словно желая сказать: “Увы! Это совсем не моя вина”.

— Впрочем, — продолжал граф, — я узнал, что Реми нашел вас некогда умирающим, как он нашел меня. Это объединяет нас узами дружбы. Во всяком случае, вы можете рассчитывать на мою, господин де Бюсси. Когда Монсоро любит, он любит крепко, правда, и ненавидит он, ежели уж возненавидит, тоже всем сердцем.

Бюсси показалось, что молния, сверкнувшая при этих словах в возбужденном взоре графа, была адресована его высочеству герцогу Анжуйскому.

Герцог ничего не заметил.

— Что ж, пойдемте! — сказал он, соскакивая с коня и предлагая руку Диане. — Соблаговолите, прекрасная Диана, принять нас в этом доме, который мы полагали увидеть в трауре, но который, напротив, продолжает быть обителью благоденствия и радости. А вы, Монсоро, отдыхайте, раненым подобает отдыхать.

— Ваше высочество, — возразил граф, — никто не посмеет сказать, что вы пришли к живому Монсоро и, при живом Монсоро, кто-то другой принимал вас в его доме. Слуги понесут меня, и я последую за вами повсюду.

Казалось, герцог угадал истинную мысль графа, потому что он оставил руку Дианы.