Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– Послушай, Кирилл, чтобы я больше не беспокоила тебя… Ворона живёт у нас уже вторую неделю, а мы не придумали ей имя.

– Карла у Клары… Тьфу ты! Что ты говоришь? Зачем ей имя? Клара… – Он запнулся. – Клара…

– Клара, – засмеялась Агата. – Решено. Так её и назовём.

В Город Дождей приходила весна. Странно, но каждый год не верилось, что она наступит. Задолго до того, как стало тепло, Агате снились зелёные распустившиеся деревья возле их дома.

Они стали чаще выходить на улицу и подставлять бледную кожу под солнечные лучи.

А Клара, прежде весело бродившая по комнате, совсем перестала выходить из клетки. Как истукан, она сидела на изогнутой ветке, не издавая ни звука.

– Что с ней, Кирилл?

Он пожимал плечами:

– Ей тепло, и у неё есть еда. Не понимаю…

Наконец пришёл день, когда они посадили птицу в коробку и повезли на большое поле за городом.

К тому времени первая зелёная трава показалась под прошлогодней рыжей шерстью, и от земли больше не шёл убийственный холод.

– Она не полетит больше?

– Скорее всего, нет. Но если она будет осторожна, то проживёт весь тёплый сезон, а может быть, и переживёт ещё одну зиму.

Они раскидали корм под редкими деревьями, осторожно поставили коробку, открыли и немного наклонили её.

Клара выскочила на свет и огляделась. Всё её тело было готово к немедленным действиям.

Она сделала несколько прыжков и остановилась, повернув голову, словно удивившись тому, что люди больше не преследуют её.

– Кар-р-г-ххх!

Крик, который показался Агате скорее довольным, чем прощальным и грустным, разрезал прохладный весенний воздух. Не прикоснувшись к пище, ворона бросилась в высокую траву, и молодые люди смотрели, как едва заметно шевелились злаки в тех местах, где она бежала.

Озеров вдруг засмеялся заливисто и громко, но когда Агата взглянула на него, то увидела с удивлением, что в глазах у него стоят слёзы.

– Что ты? Не хочешь её отпускать?

– Нет. – Он потряс головой. – Нет. Просто она напомнила мне одного подростка, который настолько любил свободу, что не замечал и не мог оценить, как о нём заботились. Мы помогли ей, а она так нам и не поверила.

Агата встала на цыпочки и поцеловала мужа в щёку, потом засунула замёрзшие руки ему под локоть и прошептала:

– Солнце садится. Поехали домой.

Спортивная площадка

Сирень выкручивалась как могла.

Обломанные за годы существования у школьного крыльца ветки с терпеливым упорством раздваивались и вырастали вновь. Каждую весну на её многочисленных руках повисала какая-нибудь весёлая парочка детишек – куст поскрипывал и жаловался, как старуха, имея на то полное право, ведь он рос здесь уже много лет. На изогнутом стволе была вырезана надпись:

«ЗДЕСЬ УЧАТ ЧЕЛОВЕКОВ».

Подняв оставшиеся ветки в горячей мольбе к небу, дождавшись возвращения солнца из долгого путешествия, сирень первой распускалась и наполняла ароматом улицу. И всегда находился хотя бы один влюблённый, который, не удержавшись, срывал душистую кисть, чтобы вдеть её в петельку на кофте любимой.

И теперь, разбрасывая в сторону нежные лепестки и оглашая тихим стоном окрестность, она терпела, когда Гена Курдюков, объевшись блинчиками в столовой, висел на одной из её веток и дрыгал ногами.

– Оставь дерево в покое, изверг!

– А! Привет, Кирилл Петрович! Всё-всё, слезаю!

– Сразу видно, что ты вернулся. – Молодой учитель закрыл окно.

– Ага! Вернулся. – Гена поковырял в ухе и поплёлся в школу.

В дверной проём просунулась большая голова с грустными ленивыми глазами. Вслед за головой появились короткие пухлые руки. Они зацепились за дверную ручку и принялись её крутить и выворачивать. Дверь, на которой повис ученик, жалобно поскрипывала. Голова моргнула телячьими глазами с длинными ресницами и, широко раскрыв рот, зевнула.

Озеров отложил карандаш и с немым вопросом на лице взглянул в сторону двери.

Мальчик повисел ещё немного, никуда не торопясь, и наконец произнёс:

– Мама возила меня в Грецию. На прошлой неделе. Я загорел?

– На прошлой неделе были занятия, – отрезал Озеров, будто не слышал вопроса.

– Я видел медузу, – продолжал мальчик как ни в чём не бывало. – Она смотрела на меня из-под воды, и я тронул её ластами.

– У медузы нет глаз, – пробубнил Озеров.

– Кирилл Петрович, а сегодня после шестого вы свободны?

– Не совсем.

– Я просто научил бы вас играть в баскетбол. Это не сложно. Ну как?

Кирилл Петрович замялся.

– Я в новых брюках.

– Подумаешь. Я тоже.

– Мне больше нравится волейбол, если честно.

– Это другое. Ну как? Значит, после уроков?

Озеров только засопел в ответ. Он с сожалением вспомнил день, когда после долгих уговоров встал в школьном дворе на ворота и Гена, тяжело пыхтя, посылал мяч в его сторону, а Кирилл считал минуты, пока мальчик попадет хотя бы раз. Примерно так же Гена играл в баскетбол.

– Ну как? Значит, после уроков?

– Посмотрим.

Тамара сидела на подоконнике в школьном туалете и смотрела, как зелёные верхушки тополей заселяют птицы. Рядом с ней, затопив слезами пол, рыдала Марго.

– Ну что ты плачешь? – тихо говорила Тома. – Он поучится там год-другой и вернётся.

– Откуда ты знаешь? – Тушь у Марго растеклась, и выглядела она теперь не очень.

– Мы дружим с детства, – спокойно отвечала Тамара. – Он сам мне сказал.