Ткань Ишанкара - Тори Бергер

вслух скорее для себя, чем для брата. – Немножко больно, но это быстро пройдет.

– Я не боюсь, – ответил он.

– Я такого никогда не делала, – призналась Тайра, – но я смогу. Я столько раз об этом читала. Я смогу. Обещаю.

– Мась, – позвал Алекс.

– Что?

– Я тебя люблю. И Белла тебя любит. Правда? – он взглянул на жену, она кивнула и еще больше спряталась за его плечом. – Мы тебя очень любим.

– Зачем ты это… сейчас? – Тайра вытерла слезы, размазывая по лицу кровь и песок. – Потом. Сейчас я вас верну. Сначала тебя, потому что в первый раз, может, не все гладко пройдет, а потом Беллу, ты только не бойся, я буду очень осторо…

– Мась, – перебил ее Алекс, и от того, как он это сказал, Тайра замерла на полуслове. – Мась, не надо.

– Что не надо?

– Мы подумали, – Алекс снова посмотрел на жену, – мы остаемся.

– Как – остаетесь? – не поверила Тайра. – Где?

– Здесь, – Белла выглянула у Алекса из-за плеча. – Здесь хорошо.

– Где хорошо? – Тайра разозлилась. – В тенях? Посреди нечисти? Хорошо? Что вы несете оба? Какого черта я вас слушаю!

– Мась, – снова позвал ее Алекс. – Не злись. Это не тени. Тут светло. Ты просто не видишь. Это сложно передать. А еще тут мама…

– Леша, не смей уходить… Не смей уходить! Я не разрешаю тебе! Еще рано!

– Мась, я врач, – Алекс протянул руку и невесомо коснулся ее щеки. – Посмотри на меня, – он указал на свое тело. – У меня сломан позвоночник. Дважды. Я даже говорить не могу, не то, что двигаться, я всю оставшуюся жизнь буду прикован к кровати. Ты понимаешь?

– Гиварш что-нибудь придумает, он и не такие случаи исправлял. А еще есть Макс…

– Который в бусиках с ног до головы? – усмехнулся Алекс.

– Да, – Тайра улыбнулась в ответ. – У него столько ученых в подчинении, они смогут… Должны суметь.

– А если нет? – Алекс снова посмотрел на нее ласково и серьезно одновременно. – Если нет? Я в вашу магию не особо-то верю. По крайней мере, в то, что она может созидать.

– Леш, это только я такая, – всхлипнула Тайра. – Только убивать умею. Остальные наоборот. Ну поверь мне…

– Я тебе верю, – Алекс еще раз дотронулся до ее лица. – Но у меня есть Белла. Если у твоих Макса и Гиварша ничего не выйдет, за что ей все это? В двадцать семь лет инвалида на шею повесить… На всю жизнь. Она за котятами своими ходит, плачет по вечерам, когда я не вижу, а тут я. Нет, Мась, я так не хочу.

– А ее ты спрашивал? Что она хочет? У нее никаких критических повреждений. Леша, Господи, что ты творишь?

– Я без него никуда не пойду, – хрустальным голоском сказала Белла. – Нам правда тут лучше. Честно-честно!

Тайра снова размазала слезы и облизала губы.

– Господи, зачем я вас слушаю… Мне вашего согласия даже не надо, чтобы вернуть обоих…

– Мась, – Алекс погладил ее по щеке. – Отпусти нас с богом. Пожалуйста. Это наша последняя воля.

– Это шантаж, – сквозь слезы сказала Тайра. – Кто вам вообще про последнюю волю сказал? Так нельзя!

– Отпусти, – Алекс дотронулся до серебряных нитей на ее запястье. – Пожалуйста.

– А как же я? Что будет со мной?

– Мы будем тебя ждать. Мы очень тебя любим.

Тайра согнулась пополам, понимая, что больше не может сдерживаться, она не плакала так, даже когда умерла мама, потому что тогда от нее ничего не зависело, а сейчас все было в ее руках, но право последней воли было сильнее самой сильной ее магии. Неслушающимися пальцами она распустила два серебряных шнура, и они блестящими искорками растворились в воздухе. Тайра взглянула на брата, он улыбнулся, погладил ее по волосам, обнял жену и поцеловал ее в висок. Белла тоже улыбнулась и беззвучно произнесла: «Пока!».

– Береги сэра хет Хоофта, – вдруг сказал Алекс. – Он тебя тоже очень любит. Увидимся, Мась…

Тайра закрыла лицо ладонями и повалилась на песок. Когда она, наконец, заставила себя перестать плакать и поднялась на четвереньки, вокруг была только пустыня и белое небо, и два человека, которые так и не отпустили друг друга.

Тайра, всхлипывая и хватая ртом раскаленный воздух, доползла до Фархи.

– Сейчас, Фарха… Потерпи немножко…

Она вытерла слезы, оглянулась, словно в поисках помощи, и не увидела никого, кроме одиноко парящей в вышине явно хищной птицы. Тайра сконцентрировалась, зажала между пальцами Фархину тонкую нить, почти невесомую, похожую на ветер с побережья, и начала плести заклятье. Воздух стал холодным, и зеленые и фиолетовые искры тяжелым снегом падали на песок. Тело Стражницы и саму Тайру опутала тонкая звенящая вязь шанкари, и когда нить натянулась до предела, Тайра легонько потянула за нее, направляя и распределяя радужные потоки, указывая Фархе путь обратно до ее тела.

Где-то сзади, метрах в трех за ее спиной, открылся портал, шею и спину от правого плеча до талии вспороли острые ножи, Тайра даже сквозь смерть на мгновение ослепла от боли, и ее, как тряпичную куклу, отшвырнуло далеко в сторону от Фархи, она отпустила заклятье, выронила серебряную нить и снова покатилась по бархану вниз, захлебываясь раскаленным песком. Когда небо окончательно оказалось сверху, медленно сжимаясь, со всех сторон подступила темнота, Тайра услышала, как сердце дернулось в последний раз и замолчало на половине удара.

И настала тьма.

…Кони фыркали, таращили черные глаза и плевались пеной. Они стучали копытами по песку, выбивая облака пыли, и хотя, повинуясь безупречной выучке, следовали, куда было приказано, старались смотреть вбок, и казалось, что они обмениваются своим страхом, словно полагали, что никто из них назад не вернется. Мустафа первый раз видел такое поведение своих лошадей.

Сокол кружил на северо-северо-востоке, закладывая один круг за другим, и хотя сокольничий уже трижды приказывал ему вернуться, он словно не слышал команды. Мустафа поглядывал на Азхара, но тот сосредоточенно гнал коня, мечтая изловить глупую птицу и надеть ей на голову кожаный чехол. Все это Мустафе не нравилось. Еще утром ему показалось, что лошади не готовы, и не стоит так напрягать их перед скачками. Азхар захватил еще и птицу. Мустафа не стал перечить лучшему другу по такому пустяку. Птица так птица.

Мустафа чувствовал магию. Древнюю, сильную, с которой он сам никогда не сталкивался, но генетическая память поднимала со дна души страх и непонятную, неизвестно откуда взявшуюся, тоску, словно он упустил что-то сквозь пальцы, что-то очень близкое, без чего жизнь стала пустой и серой. Он пришпорил коня, пару раз хлестнул его плетью и вырвался вперед. Птица Азхара не просто так кружила над барханом.

Мустафа увидел не сразу. Он осадил коня, который продолжал хрипеть и рвать удила, снял притороченный к седлу ятаган и крадущимися шагами осторожно приблизился к телу.

Это была женщина. Девушка, лет двадцати, может, чуть старше, в лилово-красных синяках и в крови. Видимо, ее долго били. Она лежала на животе, положив голову на руку, словно прилегла отдохнуть, и Мустафа видел ее ресницы и следы слез на измазанной грязью щеке.

Крови было много, песок вокруг тела пропитался насквозь и теперь крошечными рубинами сверкал под лучами палящего солнца. Вся спина убитой была разорвана и превратилась в одну сплошную рану, и даже сквозь засыпавший обрывки плоти песок Мустафа видел розовую кость ее лопатки и части ребер. Вероятно, когда-то на девушке была одежда, но ее словно разрезало несколькими лезвиями, и неровные лоскуты прилипли к краям глубоких рваных ран. Бюстгальтер держался на одной бретельке, и ремень на джинсах был двумя отдельными полосками кожи.

Волосы с засохшими комьями грязи… Разбитые губы… Разрезанные запястья…

Мустафа внутренне содрогнулся, представив, что на ее месте могла оказаться одна из его жен или малолетняя дочь.

Азхар и еще трое его спутников подошли со спины.

– Убили и выбросили, – сказал Мустафа.

– Мертвая? – Азхар присел на корточки, и Мустафа