Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен

сельскую местность. Прежде всего, они хотели сохранить свою собственность, поддерживая ту сторону, которая, по всей видимости, должна была победить. К весне 1384 года не менее пятидесяти четырех городов и замков с гарнизонами объявили о своей поддержке кастильского короля. Почти все дворяне признали его. Многие из них привели своих сторонников для службы в его армии. Казалось, что на стороне Хуана I было подавляющее преимущество.

В марте 1384 года кастильский король двинулся на Лиссабон из Сантарема с теми скромными силами, которыми он располагал. К этому времени они должны были насчитывать около 2.000 человек, включая французские отряды, все еще находившиеся на его службе. А в Кастилии в это время набиралась еще одна армия. Несмотря на то, что подданные Хуана I, страдавшие от чрезмерных налогов, реагировали на это крайне негативно, к концу мая кастильский король собрал вокруг Лиссабона около 5.000 латников и 1.000 легких кавалеристов, а также "бесчисленное количество" арбалетчиков и пехоты. Для снабжения этого войска продовольствием по морю из Севильи проводилась масштабная военно-морская операция. До сорока кастильских галер стояли у Лиссабона, блокируя устье Тежу[726].

* * *

5 мая 1384 года английский Парламент собрался в непривычной обстановке большого зала епископского дворца в Солсбери. Главным вопросом заседания был проект договора, который был предварительно согласован в Лелингеме в январе. Правительство было не обязано представлять свои договоры на рассмотрение Парламента, как отметил канцлер Поул в своей вступительной речи, но Поул ясно дал понять, почему он это делает. Каким бы ни был исход текущих переговоров с Францией, Поул хотел, чтобы Парламент взял на себя ответственность за финансовые последствия. За последний год Казначейство смогло выжить только за счет отсрочки платежей капитанам компаний и займов под будущие доходы у итальянских банкиров в Лондоне и военных подрядчиков, таких как Ноллис и Филпот. Если мир будет заключен, то долги, накопленные за прошлые кампании, все равно придется выплачивать. С другой стороны, в случае провала переговоров потребовались бы значительные суммы для защиты Англии от флотов Кастилии, а теперь и Фландрии, а также от вторжения из Шотландии и Франции. Самым интересным в изложении ситуации Поулом было то, что, даже если желаемая субсидия будет предоставлена, денег на финансирование наступательных операций на континенте не будет. Правительство теперь составляло бюджет для чисто оборонительной войны[727].

Была еще одна, негласная причина, по которой Поул решил проконсультироваться с Парламентом. Проект договора был противоречивым. Министры Ричарда II не были достаточно надежны, чтобы протащить условия под свою ответственность. Их мнение подтвердилось, поскольку, когда документ был представлен на рассмотрение Парламента, он вызвал ожесточенные дебаты в обеих Палатах, которые продолжались более двух недель. В Палате Лордов дебаты переросли в недостойную перебранку, в которой споры о достоинствах договора перекрывались сильным личным антагонизмом. Граф Арундел занимал видное место в королевских Советах и кампаниях первых трех лет правления Ричарда II. Он, как никто другой, чувствовал потерю влияния, которую, как и другие видные дворяне, он переживал с 1380 года. Граф также был одним из крупнейших экспортеров шерсти в Англии и был лично заинтересован в судьбе Фландрии. Будучи всегда открытым сторонником агрессивной военной политики, Арундел выступил с резкой речью, в которой обвинил в упадке сил Англии плохое правительство и предупредил о непосильных убытках и неизбежном национальном крахе. Шестнадцатилетний король, присутствовавший при этом, воспринял это как нападение лично на него и покраснев от гнева набросился на Арундела. "Лжец! Иди в ад!" — крикнул он. Наступила тишина, которую в конце концов нарушил Джон Гонт. Он встал и произнес смягчающую речь, которая на время успокоила и короля и графа, но напряженность сохранялась.

Вскоре после этого в апартаментах графа Оксфорда произошел чрезвычайный инцидент, когда начинался очередной день заседаний. Ирландский монах-кармелит по имени Джон Латимер, который читал мессу перед королем, подошел к нему после службы и сказал, что у него есть информация, доказывающая, что герцог Ланкастер замышляет свергнуть его с престола и захватить трон. В ответ на это король приказал казнить Гонта, но его заставили отменить приказ протесты других присутствовавших дворян, и в конце концов он признал, что обвинения против Гонта были необоснованными. Доказательства, как они есть, говорят о том, что Латимер был безумен. Но друзья герцога считали, что его подговорили придворные Ричарда II. Позже Латимер был схвачен некоторыми приближенными Ланкастера, которые пытались заставить его выдать тех, кто стоял за ним. Они отвезли его в замок Солсбери, где его так жестоко пытали, что впоследствии он умер от полученных травм[728].

По окончании дебатов самое большее, на что удалось уговорить лордов, это сказать о переговорах с Францией, то, что "учитывая все вопросы и трудности, если бы они были на месте короля, они были бы более склонны к миру, чем к войне". Лорды отказались комментировать конкретные условия, которые были предоставлены на их рассмотрение. Палата Общин сначала не хотела даже выразить и такое осторожное мнение. Почетный мир, сказали парламентарии, был бы "самой благородной и милостивой помощью и утешением, которые только можно придумать", но они не брались оценивать его достоинства. В любом случае, добавили они, территориальное урегулирование во Франции не имеет никакого отношения ни к Англии, ни к ним. В какой-то степени этот ответ отражал нежелание брать на себя ответственность за решение, имеющее такие далекоидущие последствия. Но также было очевидно, что Палата Общин была так же разделены, как и лорды. Парламентарии поинтересовались возможностью отложить решение вопроса между двумя нациями, заключив длительное перемирие. Представитель короля (предположительно, Поул) раздраженно сообщил им, что французы не согласятся на это, потому что это будет неприемлемо для их союзников. По его словам, необходимо сделать решительный выбор между миром и войной. Но, что же выбрать? Члены Палаты Общин заявили, что они не могут понять непонятный юридический язык, на котором были составлены некоторые положения договора. Затем они предложили несколько предварительных критических замечаний. У них были сомнения по поводу предложения, что Ричард II должен принести оммаж за Аквитанию, и они считали, что он должен непременно отказаться от удержания Кале как фьефа Франции. Это было не то, что хотели услышать министры короля. Единственными предлагаемыми условиями, говорили они, были условия проекта договора. Помните, добавили они, о "множестве войн, которые велись со всех сторон против этого маленького королевства… о большой силе и богатстве их врагов и слабости и бедности их собственного королевства". Но парламентариям не оставалось ничего другого, как присоединиться к уже прозвучавшему ответу лордов.

Разбирательство в Парламенте показало, насколько отчаянно министры Ричарда II стремились заключить мир с Францией даже на условиях, уступающих по вопросу о суверенитете. Но было также ясно, что компромисс, достигнутый