Я — Тимур властитель вселенной - Марсель Брион

нее его кости и разбросать, но я ответил, что Тимур Гураган считает унизительным для себя воевать с мертвыми, и я не стану позорить себя, воюя с трупом Моулеви. Я дерусь с живыми, а не с мертвыми, дерусь с теми, кто противиться мне, не покоряется и не сдается, мне нет дела до тех, кто добровольно сдается.

По соседству с могилой Маулеви распологалось строение, называемое «ханака», нечто подобное я видел затем в Ардебиле, что в Азербайджане. В той ханаке жили суфии, все их время проходило в чтении «Маснавий-э Маънави», слушанию музыки и песен, пляскам, говорили, что суфии во время танца впадают в экстаз. Я спросил, а не потребляют ли они вино. Мне сказали, что они никогда не пьют вина и глубоко почитают принципы исламской религии.

Вступив в Кунью, я пригласил для беседы главу ханаки суфиев, хотелось послушать, что интересного он может рассказать. Это был пожилой человек с белой бородой. Я спросил, исполняет ли он те пляски?

Он ответил утвердительно, сказав: «Пляска для нас суфиев — это лишь средство войти в духовный экстаз». Я спросил: «Вы, суфии-мусульмане?» Он ответил утвердительно. Я спросил: «Почему же в таком случае вы вносите в ислам ересь?» Он ответил: «Мы не вносим в ислам никакой ереси, мы лишь стараемся быть истинными верующими». Затем добавил: «Ислам возник в Аравии, поскольку арабы были бедуинами, простыми кочевниками, Аллах, ниспосылая им предписания религии, облекал их в очень простую форму, понятную для всех простых людей. Однако верующие шли дальше простого предписания проявлять покорность. Так, Али бен Аби-Талиб (да будет мир с ним!) еженощно совершая богослужение проявлял такое рвение, что впадал в беспамятство, страх перед Господом менял его сознание. Мы, суфии, являемся людьми, обязующимися следовать велением ислама в степени, гораздо большей, чем та, что была предписана ранее». Я сказал: «Слыхал я, что вы, суфии, утверждаете, что на вас снисходит откровенье Божье?» Глава ханаки спросил: «О эмир, кто мог сказать тебе такое?» Я ответил: «На основании слухов, утверждающих, что суфии и арефы претендуют на то, что на них снисходит откровение Господне». Он ответил: «Никто из суфиев и арефов не претендует на такое, они лишь стараются быть ближе к Богу и удостоиться чести приблизиться к истине». Я спросил: «Если так, то почему вы утверждаете о единстве и целостности всего сущего?» Он ответил: «Мы не верим в единство и целостность всего сущего. Это идея лишь отдельных суфиев и арефов, утверждающих, что нет ничего, кроме Бога и все сущее есть Бог, или Бытие, а поскольку все есть Бог, то все существующее на земле, включая человека, являются частицами Бога. Однако мы, суфии ханаки, что в Кунье, не разделяем подобного убеждения, считаем, что Вселенная и человек являются творениями Бога, Бог есть нечто иное, чем Бытие, оно также создано Богом, который когда захочет обращает Бытие в Небытие».

Я пробыл в Кунье короткое время, оттуда я двинулся на север, пока не вышел к реке Кизил Ирмак. (Древние греки называли ту реку Халис, ее берега, начиная с двух тысячелетий назад, когда на территории современной Турции проживали готы, и до середины прошлого века часто становились ареной многочисленных и великих сражений. — Марсель Брион).

Была весна и реки широко разливались от полноводья, и я не мог переправить свое войско через реку Кизил Ирмак, разве что, построив мост через нее, и поскольку намерен был я идти на Византию, то решил следовать вдоль её левого берега. До того времени не было признаков присутствия войск Йилдирима Баязида, никто не становился на моем пути.

Нух Бадахшани командовал двумя дозорными отрядами, поэтому он шествовал впереди и регулярно направлял мне донесения. Токат командовал арьегардом, следил за тем, чтобы на нас не напали с тыла или левого фланга. Справа нападения не предвиделось и мы двигались вдоль реки Ирмак, которая располагалась справа от нас и Йилдирим Баязид не мог напасть на нас с той стороны.

Не видя никаких признаков войска Йилдирима Баязида, я предвидел, что он готовит ловушку, чтобы погубить меня с войском. Поэтому, проходя по местам с возвышенностями и впадинами, я проявлял особую осторожность, опасаясь попасть в засаду.

В конце-концов, достиг я места, с которого начиналась обширная степь, как мне пояснили, она называлась Ангорой (Ангора, спустя некоторое время, станет Анкарой, местом сегодняшнего расположения столицы Турции — Переводчик).

Когда мы подошли к той степи, солнце уже садилось. В это время поступило донесение от Нуха Бадахшани о том, что он видит некий военный стан (т. е. лагерь), в следующем донесении он сообщал, что стан тот весьма велик, что говорит о многочисленности расположившегося в нём войска. Предвидя, что наутро будет сражение, я расположился лагерем на берегу одного из рукавов реки Кизил Ирмак и сказал военачальникам, чтобы войско ложилось спать пораньше, чтобы полнее отдохнуть и проснуться полным сил на рассвете следующего дня.

Учитывая близость врага, я окружил лагерь тройным кольцом караулов, велев военачальникам зорко следить и прислушиваться к тому, что происходит в окрестностях, чтобы нас не застали врасплох внезапной ночной атакой.

Я не располагал сведениями о вооружении в войске Йилдирима Баязида, не ведал численности его. Поэтому я поручил Токату взять группу опытных воинов, подобраться ближе к лагерю Йилдирима Баязида, захватить и привести нескольких вражеских воинов или, по возможности, их старших, от которых я мог бы получить необходимые сведения о войске правителя Рума. Токат отправился на задание и вернулся после полуночи, выяснилось, что он потерял пятерых убитыми: оказалось, что враг был начеку и его невозможно было застать врасплох.

Бдительность противника говорила о том, что наутро нам предстоит тяжелый бой. В ту ночь я по нескольку раз выходил наружу из шатра, прислушиваясь к окрестностям, не было слышно, однако, ни звука, кругом было темно. Звезды сверкали на небесах, мысленно обратившись к ним, я сказал: «Может случиться, что завтра вы увидите мой бездыханный труп, валяющийся на поле битвы, но вы должны знать, смерти я не боюсь, знаю, что все бренное становится ее добычей и всякий, кто приходит в этот мир, должен умереть и не стоит уходить из этого мира, преисполненным страха».

Когда забрезжил рассвет, я совершил омовение на берегу ручья, прочел намаз, после чего велел разбудить войско. Вскоре лагерь зашевелился, просыпаясь ото сна. Однако к звукам пробуждающегося лагеря примешались еще какие-то, прислушавшись, я понял, что это звуки какой-то мелодии.

Вскоре я понял, что музыка та доноситься со стороны лагеря властителя Рума, создавая