Твердь небесная - Юрий Рябинин

Одному из ординарцев Куропаткин тут же приказал:

– Проверьте, пожалуйста, то, что сейчас рассказал солдат об этом Казаринове. Свяжитесь с Петербургом.

На другой день подполковник Годар, Паскаль, Дрягалов и Дима с Леночкой уехали в Россию. Мещерин с Самородовым проводить друзей уже не смогли: после приема у Куропаткина они сразу отправились в свой полк.

Глава 8

Провожая на вокзале в дальний путь свою боевую организацию,как Саломеев остроумно назвал Германа Гецевича и Лизу Тужилкину он в который раз настоятельно наказывал товарищам быть исключительно осторожными, беречь себя – ради него!– не рисковать понапрасну. Саломеев долго, будто не в силах расстаться, держал Гецевича за руку. А когда раздался второй звонок, не удержался и поцеловал его. Потом он заботливо помог отъезжающим взобраться в вагон: подсадил Гецевича, поддержал Лизу. Когда же поезд тронулся, Саломеев снял котелок и так стоял, высоко приподняв его над головой, пока не перестал различать дорогих лиц в окне вагона первого класса.

В путешествие Гецевич и Лиза отправились с документами, по которым выходило, будто они муж и жена – Эдуард Яковлевич и Матильда Дмитриевна Менделевич. Когда Саломеев накануне вручал им фальшивые паспорта, он вволю натешился над и без того смущенными молодыми людьми. Так у Лизы он строго допытывался: «Не обещалася ли иному мужу?» А Гецевича со смехом напутствовал: «Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни».

На первый класс для боевой организации Саломеев раскошелился из побуждений исключительно конспиративных, и никаких более. Задавшись целью доставить двух своих кружковцев в Иркутск, Саломеев прежде всего озаботился, как бы исключить возможные происшествия в дороге. А Транссиб в эти месяцы просто-таки кишел шпионами и агентами – полицейскими и военными. Всякие сколько-нибудь подозрительные личности немедленно арестовывались. Вот и придумал Саломеев такой маневр, который, по его разумению, должен был отвлечь чье-либо нежелательное внимание прежде всего от экзотического семита Гецевича: вряд ли он вызовет какие-либо подозрения у соглядатаев, если, очевидно, у молодого счастливца нет теперь иных дум, кроме как о красавице жене. Саломеев отечески напутствовал Гецевича и Лизу стараться вести себя так, чтобы убедить всех вокруг, будто у них медовый месяц. А в дороге лучшее доказательство этому, конечно, двухместное купе в первом классе.

Правда, Гецевич мало подходил для роли новобрачного. Да и вообще мужа. Это Саломееву самому бы исполнить! То-то вышло бы на загляденье! А Гецевич, едва поезд пересек земскую границу, забился в купе и уткнулся в газеты. Со своею дамой в дороге он почти не разговаривал. Разве когда они с Лизой бывали в ресторане, ему приходилось что-то ей отвечать и даже улыбаться, иначе окружающим могло бы показаться, что в молодой семье уже размолвка или – того хуже! – что это вовсе и не семья. А такие подозрения, по наказу Саломеева, были категорически недопустимы.

Зато уж Лиза играла любящую жену охотно и изобретательно: на людях она лукаво заглядывала своему строгому и сдержанному супругу в глаза, и брала его под руку, и нежно клала голову на плечо. А за столом заботливо поправляла ему воротничок, стряхивала пальчиком крошку с бороды, то и дело дотрагивалась до его руки и просила подать ей то одно, то другое.

Но вместе с тем Лиза прекрасно понимала, как в тягость ее спутнику все эти вынужденные семейные нежности. За короткое время работы в кружке она с Гецевичем толком и не познакомилась. Да они и виделись-то всего несколько раз, и то мельком. Но этого Лизе хватило понять, что Гецевич одержим одной только страстью – революцией. Никаких больше интересов, а уж тем паче амурных, у него нет. И ради этой своей пламенной страсти он готов пойти на любую жертву. И прежде всего, конечно, пожертвовать собою.

Как бы искупая свое поведение на людях, наедине с Гецевичем Лиза вела себя в высшей степени сдержанно: всячески старалась не докучать ему, не быть в тягость. В купе она садилась на другой конец дивана и тоже читала чего-нибудь. Или вообще выходила в коридор и подолгу смотрела на бесконечные российские просторы.

Однажды, когда она задумчиво стояла у окна, к ней подошел средних лет господин в мундире горного инженера. Лиза прежде уже приметила его – он все едва заметно улыбался ей, когда они встречались в ресторане или в вагонных сенях.

– Позвольте представиться, мадам, Паламед Ферапонтович Баффа. Инженер, – отрекомендовался он.

– Матильда Дмитриевна, – глазом не моргнув, назвалась Лиза своим вымышленным именем.

– Я, признаюсь вам по секрету, давно наблюдаю за вами, – красивым бархатным баритоном проговорил инженер. – Какая же вы очаровательная пара. Какой у вас солидный немногословный муж. Он, наверное, учитель?..

– Да! – Лиза посмотрела на него с удивлением. – Учитель.

Называться им учителями, направляющимися к месту назначения, придумал Саломеев. Впрочем, Гецевич со своим невеликим и самодеятельным преимущественно образованием, – его недюжинные познания в области теории социализма в расчет, разумеется, не шли, – не очень годился в учителя. Но изображать специалиста в какой-либо другой области он мог с еще меньшим успехом.

– Так-так-так! – заинтересованно проговорил Паламед Ферапонтович. – А позвольте, я угадаю, что именно он преподает: мне кажется, он учитель греческого языка. Верно? Угадал? Он похож на учителя греческого.

– Нет, – улыбнулась Лиза, – на этот раз не угадали. Он учитель географии.

– А вы? – живо поинтересовался инженер.

– А я – словесница.

И то и другое для них опять же придумал Саломеев.

– Знаете что, Матильда Дмитриевна! – воскликнул Паламед Ферапонтович, как от пришедшей в голову счастливой идеи. – Давайте сегодня же отпразднуем наше знакомство. Я прошу вас с мужем вечером быть у меня в купе. Запросто. Посидим, поговорим. Интеллигентным людям всегда найдется о чем поговорить…

Лиза, прежде всего, ответила, что ей необходимо посоветоваться с мужем. Но тут же пообещала непременно уговорить его сделать дружеский визит к доброму попутчику и соседу.

Узнав новость, Гецевич вначале посерьезнел, нахмурился, но затем безразлично пожал плечами и покачал головой, показывая, что не против исполнить и этот каприз мнимой своей супруги, как уже три дня вынужден исполнять все прочие ее капризы.

Паламед Ферапонтович один занимал купе целиком. При встрече с Гецевичем он гостю слегка поклонился, наспех представился и восхищенно, будто знакомится с какой-то выдающейся особой, выслушал ответную рекомендацию. Затем долго заверял супругов в совершеннейшем своем удовольствии принимать их, хотя и в условиях, по его выражению, мало пригодных для гостеприимства, зато истинно сердечно, от всей души. Он разместил гостей поближе к столику, на котором стоял коньяк с пирожными, а сам довольствовался местом возле двери.