Твердь небесная - Юрий Рябинин

Подкрепление к Годару подошло только во второй половине дня, когда на той стороне реки неприятеля вообще уже не было видно. Оказывается, из штаба Дембовского сведения, сообщенные каким-то французским наблюдателем, поступили прежде в штаб Западного отряда генерала Бильдерлинга, а оттуда – в Мукден. И только уже сам Куропаткин распорядился послать в указанное место полк, два дивизиона кавалерии и две батареи. Он, по правде сказать, довольно скептически отнесся к полученному сообщению, резонно полагая, что, при общем и пока довольно неплохо развивающемся наступлении русских, японцы вряд ли начнут обходной маневр, тем более на таком значительном удалении от фронта, – им самим невыгодно так растягивать силы. Но поскольку русский главнокомандующий больше мора в своем стане страшился возможного обхода неприятелем его флангов, он не поскупился выделить целую бригаду из резервов прикрыть и это дальнее направление.

Но получилось, что марш этой бригады, которая, будь она брошена в наступление, могла бы значительно усилить натиск на фронте, получилось, что поспешный марш ее оказался холостым выстрелом, пустою растратой сил: передислоцировавшись, бригада теперь противостояла… пустоте, никому. Годар заметил, как полковник – командующий бригадой, – внимательно оглядев пространство за рекой, посмотрел на него с недоверием и даже с каким-то сожалением. И если бы не десятки убитых японцев, оставшихся в самой деревне и в поле за воротами, Годару было бы вообще никак не оправдаться за свое тревожное донесение.

Командующий держал себя со старым французским подполковником довольно надменно. Когда Годар докладывал преемнику о ночном деле, у полковника было такое выражение лица, будто бы все, что здесь происходило прежде, это так… прелюдия дилетантов, маневры новобранцев, а настоящее дело пойдет только теперь, с его появлением. Приняв же позиции и славный боевой годаровский отряд под свою команду, он приказал подполковнику немедленно отбыть в ставку, в Мукден, где и полагается находиться всем наблюдателям.

Верный воинской дисциплине, Годар беспрекословно подчинился старшему по чину и положению начальнику. Единственное, он попросил полковника позволить двум нижним чинам – Мещерину и Самородову – сопровождать его. Полковник изобразил крайнее свое недовольство такою просьбой и… согласился.

Собрались путешественники по-военному быстро: тюки, наскоро залатанные, были навьючены на верблюдов, мешки – на лошадей. А больше у них ничего и не было. Дрягалов по этому поводу пошутил: нищему собраться – только подпоясаться. Все, кроме французов, едва не попадали со смеху. Когда перевели и объяснили поговорку Годарам, и они смеялись от души.

До Мукдена им был менее чем дневной переход. Годар рассчитывал без долгих привалов к ночи добраться до места. Скоро караван вышел на людную мандаринскую дорогу, и можно было считать их путешествие счастливо окончившимся: больше никакие неожиданности им не грозили.

Подполковник Годар почти всю дорогу ехал молча – все о чем-то думал, что-то все вспоминал. На подъезде к Мукдену он, вдруг пробудившись от грез, обратился к спутникам:

– Русские друзья мои, я вот что хочу вам сказать: богатства мы везем с вами колоссальные! невиданные в свете! мне ни за что не вернуть бы их, если бы не вы, не ваша жертвенная помощь; но эти сокровища целиком моими никогда не были: мне принадлежит лишь половина, а другая половина, как вам известно, не моя, а моего дольника, который, впрочем, ничего наследовать не может, потому что его нет в живых. И вот что я предлагаю. То есть настаиваю! Я хочу, чтобы эта половина стала вашей. Возьмите ее и поделите между собой.

Годару никто ничего не ответил. Все будто онемели. Один Дима вполголоса переводил отцу слова подполковника.

– Господин Дрягалов, – сказал Годар, дождавшись, пока тот услышит весь перевод, – вы для нашей экспедиции сделали, может быть, как никто, много: мы вообще обязаны вам тем, что попали сюда. Вас никто не неволил подвергать себя смертельным порою опасностям. Но вы презрели все опасности. Вы, как истинный христианин, не остановились отдать жизнь, если потребуется, за ближних. И уверяю, я ни в коем случае не принимаю ваше бесподобное самопожертвование как возвращение мне долга за наши парижские похождения. Я убежден, вы человек, который никогда не станет считаться. Но вместе с тем вы человек деловой. Мудрый. Вы, как никто, сможете употребить богатства с пользой и для себя, и для общества.

Дрягалов помолчал, посопел, усмехнулся раз-другой. И ответил:

– Я, сударь, так богат, что, пожалуй, во всей России мне немного равных будет. Я одних домов по всей земле поставил больше, чем людей теперь здесь с вами. И если к моим миллионам добавить еще новых сколько-то миллионов, я этого, право дело, и не замечу. Плешивому и сотня волос – куафюра, а кудлатому хоть бы и вдвое сверху – одно и то ж. Не возьму я ваших бриллиантов. А то выходит, будто вы расплачиваетесь со мной. Коли так, то мне впору вам до самого креста нательного все отдать, – что вы для меня сделали! Спаси господи! – не возьму!

Подполковник незаметно улыбнулся. Он понял, как теперь ему будут отвечать и все прочие: вряд ли кто-то уступит Дрягалову в великодушии. И тем не менее он продолжил допытываться.

– Мой друг Дима, дорогая Лена, – обратился он к влюбленным, которые ехали, обнявшись, на одном коне – до такой степени были теперь неразлучны. – У вас начинается новая жизнь. Молодость обычно полна самых светлых, чистых амбиций, беспорочных замыслов. Возьмите свою долю, и ваши добрые амбиции и замыслы скорее осуществятся, скорее – я убежден! – осчастливят многих. Ну! мадемуазель Лена, подскажите же мудрое решение жениху!

Леночка с улыбкой заглянула в самые глаза Диме, ласково провела ладонью ему по щеке и, не отрывая от него влюбленного взгляда, со смехом ответила:

– А я теперь поступлю так, как решит Дмитрий Васильевич.

Настала очередь Диме держать ответ.

– Какая радость осчастливить кого-то чужим добром?.. – проговорил он. – Нет, господин Годар, не возьмем. Не обессудьте. У меня будет свой капитал! Побольше батюшкиного. Вот тогда мы полмира сделаем счастливым. Правда, Лена?

В ответ Леночка лишь поцеловала мудрого своего Дмитрия Васильевича.

Годар попридержал коня и поравнялся с ехавшими позади Мещериным, Самородовым и Паскалем.

– Ну, что ж, друзья мои, – сказал он первым двум, – остаетесь вы одни. Вся половина ваша. Вы, я знаю, люди радикальных взглядов, как часто бывает свойственно молодым. Но это скоро у вас должно пройти. И вы могли бы сделаться благонамеренными обеспеченными рантье и счастливыми отцами больших семейств. – Годар, очевидно, иронизировал. – Если же в ваши планы не входит оставлять якобинской романтики, опять же богатства не помешают. С их помощью вы скорее разрушите свое русское царство и поспособствуете установиться в России еще одному царству иудейскому, помимо уже существующих во Франции, Англии, Америке. Как думаете?