Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примечание редактора. Следующая запись в дневнике Милуорпа начинается со странной даты, записанной по-английски: «Второй день луны Оккалат тысяча девятого года Красной Эпохи». Вероятно, дата эта повторена и на языке Хестана, поскольку прямо под ней следует строчка неизвестных символов. Дальше несколько строк тоже написаны на чужом языке, а затем, будто неосознанно вернувшись к своему «я», Милуорп продолжает дневник по-английски. Никаких упоминаний об очередном эксперименте с суварой нет, но, видимо, он все же принял снадобье, поскольку его воспоминания из прошлого продолжились.
…Какой только гений из преисподней бездны искусил меня, понудив закрыть глаза на последствия? Воистину, когда я попросил для себя и Белторис час прошлой осени вместе со всем, что ему сопутствовало, тот же час повторился и для всей планеты Хестан, и для четырех солнц Хестана. Все жители перенеслись из середины весны в осень, сохранив воспоминания лишь о том, что было до того часа, и ничего не зная о будущем. Но, вернувшись в настоящее, они с удивлением вспомнили о противоестественном событии; страх и замешательство охватили их, и никто не мог понять, что произошло.
На краткий час вновь ожили мертвые, опавшая листва вернулась на ветви, небесные тела возвратились к давно покинутым координатам, цветы вновь обернулись семенами, растения – корнями. А потом время восстановило свой прежний ход – но уже ничто не было в точности таким, как прежде.
Никакое движение космических тел, ни один год или мгновение в будущем никогда больше не окажутся такими, какими им следовало быть. Ошибки и несоответствия принесут бесчисленные плоды. Солнца окажутся не там, где нужно; планеты и атомы навеки отклонятся от назначенных им путей.
Именно об этом предупредил меня Атмокс, после того как перевязал мою кровоточащую рану, – ибо и он тоже вернулся в прошлое, вновь пережив события того возвращенного часа. Сам он тогда спустился в подвал своего дома, где, стоя в центре круга из множества пентаклей, возжег курильницы с нечестивым зельем, произнес отвратительные формулы, вызвал злобного духа из подземелий Хестана и попытался расспросить его о будущем. Но дух, огромный и черный, как горелая смола, отказывался прямо ответить на его вопрос, яростно скреб когтистыми лапами пределы магического круга, что ограничивали его свободу, и произнес только следующие слова: «Ты призвал меня себе на беду. Да, заклятия твои могущественны, магический круг крепок, и сами время и пространство не дают мне излить на тебя мой гнев. Но случится так, что ты снова меня призовешь в тот же час той же осени и призыв твой нарушит законы времени, расколов пространство; и я пройду через брешь, пусть и не сразу, с некоторой задержкой, и разделаюсь с тобой».
Замолчав, дух продолжал беспокойно метаться внутри круга, и глаза его пылали, подобно углям в раскаленной жаровне, а клыкастая пасть хватала защищенный заклятиями воздух. В конце концов Атмоксу удалось от него избавиться, лишь дважды применив заклинание для изгнания демонов.
В саду, рассказывая мне эту историю, Атмокс весь дрожал, вглядываясь в узкие тени высоких солнц и прислушиваясь, словно некая злобная тварь продиралась к нему из-под земли.
Четвертый день луны Оккалат. Охваченный еще большим ужасом, нежели Атмокс, я сидел в своем доме посреди города Калуд. Я был все еще слаб от потери крови, которую отдал Ксегзаноту; меня словно окружали странные тени; суетящиеся по дому слуги мои напоминали призраков, и я едва обращал внимание на бледный страх в их взглядах и те ужасные вещи, о которых они опасливо шептались… Безумие и хаос, по их словам, воцарились за стеной, в Калуде; бог Афоргомон разгневан. Все полагали, что над нами навис некий гибельный рок, вызванный тем самым нарушением естественного хода времени.
Под вечер слуги сообщили мне о смерти Атмокса. Понизив голос, они рассказали, как ученики Атмокса услышали чудовищный рев, подобный вырвавшейся на волю буре; рев раздался в палате, где некромант в одиночестве сидел над своими колдовскими книгами и принадлежностями. Сквозь рев какое-то время слышались человеческие крики и тяжелые удары, словно кто-то разбрасывал курильницы и жаровни, и доносился грохот падающих столов и фолиантов. Затем из-под закрытой двери потекла кровь, и струи ее сплетались в жуткие символы, которые складывались в непроизносимое имя. После того как шум утих, ученики долго не осмеливались открыть дверь. Наконец войдя, они увидели, что пол и стены густо залиты кровью, а клочья одежды чародея перемешаны с обрывками страниц разорванных магических томов. Среди обломков мебели валялись куски его растерзанной плоти, а по высокому потолку были размазаны мозги.
Услышав об этом, я понял, что подземный демон, которого опасался Атмокс, в конце концов нашел его и выместил на нем свой гнев. Непостижимым образом демон проник сквозь разрыв, возникший в упорядоченном времени и пространстве из-за единственного, некромантией повторенного часа. И именно этот разрыв, противоречащий законам природы, не позволил силе и знаниям чародея защитить его от демона…
Пятый день луны Оккалат. Я уверен, Атмокс не мог меня выдать, ибо тем самым он выдал бы и свое неявное соучастие в моем преступлении… И тем не менее вечером, на закате самого западного солнца, молчаливые и мрачные жрецы пришли в мой дом, отводя взгляд, будто от некоей безымянной нечисти, и жестами велели следовать за ними… Я вышел из дома и в сопровождении жрецов направился по дорогам Калуда навстречу заходящим солнцам. Улицы были пусты; казалось, никто не желает встречаться с нечестивцем или вообще его видеть… По аллее, уставленной колоннами в форме гномонов, меня провели во врата храма Афоргомона – ужасающие арочные врата, зияющие подобно алчно разинутой пасти химеры…
Шестой день луны Оккалат. Меня бросили в темницу в тайном подземелье храма, мрачную, зловонную и беззвучную, если не считать размеренного, раздражающего плеска воды, что капает где-то рядом. Я лежал, не зная, когда пройдет ночь и наступит утро. Свет появился лишь вместе с тюремщиками, которые открыли железную дверь, когда пришли доставить меня на суд…
…Единогласным, ужасающе громким хором, в котором невозможно было различить отдельные голоса, жрецы признали меня виновным. Затем старый верховный жрец
