Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

Капитан вздохнул.

— Никакой у тебя романтики в душе, Сэм: Так и будешь водителем парома, пока не помрешь.

— Может, и так, — ответил тот. — Зато я часто ночую у себя дома.

Капитан заявил, что космонавты не должны жениться.

— Вот я, например, — похвастался он. — Я всегда хотел быть космонавтом в глубоком космосе. И получил уже назначение, но меня захватили в плен пираты — и я потерял свой шанс. А к тому времени, когда снова появилась такая возможность, я был уже женат.

— Ах уж эти твои пираты, — проворчал помощник.

Я и глазом не моргнул. Взрослые вечно воображают, будто подростки проглотят любое, что им ни дай. Я стараюсь их не разочаровывать.

— Что ж, чему быть, того не миновать, — сказал капитан. — А теперь, юные джентльмены, можете идти. Нам с мистером Мэйсом придется еще кое-какие цифры подогнать, не то мы можем посадить это ведерко в Южном Бруклине.

Мы его поблагодарили и ушли. На кормовой палубе, где меня прописали, я обнаружил папу, Молли и пигалицу. Папа спросил:

— Ты где пропадал, Билл? Я тебя по всему кораблю ищу.

Я им объяснил:

— Наверху, в рубке управления. С капитаном.

Папа ужасно удивился, а пигалица состроила мне гримасу и сказала:

— Ишь, какой умный, вовсе ты там и не был! Туда никому нельзя.

Я считаю, девчонок надо держать в большом темном мешке, пока они не вырастут настолько, чтобы знать свое место. А после, когда настанет время, можно их или выпустить — или завязать мешок потуже и выкинуть. Не знаю уж, что и лучше.

Молли сказала:

— Замолчи, Пегги!

Я сказал:

— Вот, можешь Хэнка спросить. Он со мной был. Мы… — я оглянулся и увидел, что Хэнк исчез. Но я рассказал им все, что происходило, все кроме истории о пиратах. Когда я закончил, пигалица заныла:

— Я тоже хочу в рубку.

Папа сказал, что вряд ли это получится. Пигалица возмутилась:

— Почему нельзя? Ведь Билл туда ходил.

Молли снова велела ей замолчать:

— Билл — мальчик, и он старше тебя.

Пигалица заявила, что так нечестно. Наверно, она в чем-то была права, но так оно всегда и бывает. Папа продолжал:

— Ты должен быть польщен, Билл: ведь тебя принимал сам знаменитый капитан Делонгпре.

— Что-о?

— Возможно, ты слишком юн и не помнишь этого. Он когда-то дал замуровать себя в автоматическое грузовое судно, использовавшееся для перевозки ториевой руды с лунных шахт, и раскрыл банду преступников, которую радиокомментаторы называли «ториевыми пиратами».

Я ничего не ответил.

Мне хотелось увидеть из космоса «Мэйфлауэр», но нас заставили привязаться до того, как я его отыскал. Зато я как следует нагляделся на «Нью-Йорк-Верх»; «Мэйфлауэр» находился на той же геостационарной орбите, что и космическая станция, и мы уже приближались к нему, когда услышали приказ привязаться. Капитан Делонгпре был пилот что надо. Он не стал тратить время на то, чтобы выводить свой корабль на новую орбиту, он как следует форсировал работу двигателей — в самый точный момент, с точной затратой энергии и в точном направлении. Как говорится в учебниках физики, «любую принципиально разрешимую задачу коррекции орбиты для каждого отдельного корабля, можно решить исключительно при помощи точно рассчитанного ускорения» — при условии, что пилот достаточно искусен.

А Делонгпре именно таким и был. Когда «Биврест» снова вошел в невесомость, я оглянулся через плечо на иллюминатор, и там показался он — долгожданный «Мэйфлауэр». Солнце освещало его вовсю, он был огромным, как жизнь, и находился совсем рядом. При коррекции мы ощутили мягкий удар, и громкоговоритель объявил:

— Контакт достигнут. Можно отвязывать ремни.

Я отвязался и пошел к иллюминатору, через который можно было видеть «Мэйфлауэр». Легко было понять, почему он не мог нигде приземлиться: у него не было никаких крыльев, никаких стабилизаторов — вся поверхность почти сферическая, только с одной стороны выступал какой-то конус. Конус выглядел очень маленьким — и тут я понял, что на самом деле это «Икар», он разгружался на дальнем конце. Когда до меня это дошло, он сделался вдруг огромным, а крошечные мушки на нем оказались людьми в космических скафандрах.

Один из них чем-то в нас выстрелил — и между нами взвилась какая-то веревка. Прежде чем ее утолщенный конец успел коснуться борта «Бивреста», с него в нашу сторону полыхнул ярко-пурпурный электрический разряд — у меня даже волосы на голове поднялись дыбом, а кожу стало покалывать. Две женщины из нашего купе закричали, и я слышал, как мисс Эндрюс их успокаивала и объясняла им, что это всего-навсего уравнялся электрический потенциал между двумя кораблями. Скажи она им, что это простая молния, она была бы точно так же права, но не думаю, что это сильно бы их успокоило. Я нисколько не испугался: любой мальчишка, который возился с радиоприемником и вообще с какой угодно электроникой, вполне мог бы этого ожидать.

Утолщение веревки шлепнулось о борт нашего корабля, а вскоре за этим тоненьким швартовом последовал другой, более весомый, и нас не спеша пришвартовали. «Мэйфлауэр» приближался до тех пор, пока не заполнил весь иллюминатор. Через некоторое время мне опять заложило уши, а громкоговоритель скомандовал:

— Все по местам — приготовиться в выгрузке!

Мисс Эндрюс велела нам немного подождать, затем настала очередь нашей палубы, и мы потянулись наружу, к той палубе, по которой пришли. Миссис Тарбаттон не пошла со всеми: она и ее муж затеяли какую-то дискуссию с мисс Эндрюс. Выйдя из корабля, мы попали прямо в стальной составной цилиндр около десяти фунтов длины, а через него — на «Мэйфлауэр».

5. КАПИТАН ХАРКНЕСС

Знаете ли вы, что самое неприятное в космических кораблях? Они скверно пахнут.

Даже на «Мэйфлауэре» пахло скверно, а ведь он был совсем новеньким. На нем пахло нефтью и сваркой, растворителями, грязью и потом всей рабочей команды, которая там так долго жила. И вот прибыли мы, три нагруженных судна, большинство из нас сильно пропахло тем дурным запахом, который исходит от людей, когда они напуганы или очень нервничают. У меня болел живот, меня почти выворачивало наружу. Хуже всего, что на корабле нет возможности «освежиться» — ванна здесь роскошь. Когда жизнь на новом месте вошла с свою колею, нам вручили талончики на две ванны в неделю, но много ли с того проку — ведь «ванна» означает всего лишь два галлона воды, которой вы можете облиться?

Если вы чувствовали настоятельную потребность принять ванну, вы могли поспрашивать у других, и иногда находился кто-нибудь, кто соглашался продать вам талончик. В моей каюте был один мальчишка, который продавал свои талоны на целых четыре недели вперед, пока нас уже не начало от него тошнить, и тогда мы задали ему принудительную баню при помощи жесткой щетки. Но я несколько опережаю события.