Наперекор судьбе - Пенни Винченци

Боже, какая же она счастливая! Невероятно счастливая…

Она и дальше будет счастливой… до конца жизни.

Глава 45

– Леди Селия, боюсь, у него был сердечный приступ.

– Что?

– Сердечный приступ. Сомнений нет.

– Но… – Она взглянула на бледного, неподвижно лежащего Оливера. Лицо мужа было спокойным и даже умиротворенным. – Но он… Я хотела сказать…

– Я понял. Он жив. И держится молодцом. Во многом это и ваша заслуга. Это ведь вы настаивали, чтобы он занимался особыми упражнениями, и держали его на диете. Для человека его возраста, и учитывая его тогдашний инсульт, здоровье у него просто прекрасное. Однако было бы неразумно игнорировать случившееся. Я отнесся бы к этому приступу как к напоминанию матери-природы.

– Напоминанию о чем?

– О необходимости снизить скорость. Уже время. Ему незачем каждый день появляться в «Литтонс». И пора бы научиться слегка на все плевать. У вас с ним сейчас замечательное время. Вы могли бы пожить для себя, побольше отдыхать. Вам вовсе не обязательно продолжать работать в таком темпе.

Селия с ужасом посмотрела на врача. Из всего, что пугало ее в жизни, самой пугающей, пожалуй, была перспектива затяжного отдыха. Работа составляла смысл ее жизни, придавала жизни красочность и вдохновение. Работа разгоняла ее депрессии, сражалась с отчаянием, наполняла сердце радостью, а тело – энергией. Отдых был скучным и утомительным занятием. Селия признавала краткие промежутки отдыха, когда требовалось восстановить силы после особо напряженной работы. Но потом ей становилось тоскливо, и она начинала чувствовать себя как на затянувшемся званом обеде, полном занудливых гостей.

Всю свою жизнь она работала. Усердно, упорно, со страстью. Работа приносила ей счастье в те моменты, когда все остальное лишь множило неудачи. Она шла на работу, зная, что там обретет успокоение, удовлетворение и живительный глоток воздуха. Врач был не первым, кто давал ей рекомендации «сбавить обороты». Она вежливо слушала, когда ей предлагали ограничить круг своих обязанностей или хотя бы работать чуточку меньше. Взамен ей советовали путешествовать, обзавестись каким-нибудь хобби, уделять больше времени общению с детьми и внуками. Селия с трудом понимала, о чем идет речь, словно с ней говорили на иностранном языке или на каком-то усложненном диалекте. Сказанное она воспринимала как полную бессмыслицу. Жизнь состояла из работы и успеха, в меньшей мере – из личной славы. Если ее лишить всего этого, она попросту умрет.

Она знала, что Оливеру все это видится в несколько ином свете, и очень боялась возможных последствий для себя…

Жизнь все более утомляла Оливера. Он ненавидел новое здание, куда переехал издательский дом, – современную постройку вблизи Оксфорд-стрит, почти рядом с восстановленным универмагом «Джон Льюис». «Литтонс» занимал три нижних этажа, а три верхних арендовала какая-то машиностроительная компания. Оливер чувствовал себя здесь чужеродным элементом и ужасно страдал от этого. Дом родителей Селии на Керзон-стрит ему тоже не нравился, но там хотя бы существовал определенный стиль. Это здание с квадратными помещениями без карнизов, без реек для картин и каминов, с унылыми прямыми коридорами и безликим вестибюлем, который приходилось делить с упомянутой компанией, – все это казалось ему неподобающим местом для издательства. Ему очень хотелось, чтобы «Литтонс» переехал в прекрасное здание на Гросвенор-сквер, но там арендная плата была втрое выше.

– Об этом, папа, не может быть и речи, – сказал ему Джайлз. – Нам сейчас и так тяжело. Не все ли равно, в каком здании работать? Это никак не отражается на качестве выпускаемых нами книг.

– Я бы не говорил об этом с такой уверенностью, – ответил сыну Оливер.

Для него потеря здания на Патерностер-роу была равнозначна потере близкого человека, и он откровенно горевал по разбомбленному дому. Его сердце по-прежнему находилось там. Там же были и его мысли. Он не мог заставить себя забыть прекрасный особняк, с которым его связывало более тридцати лет жизни, и не мог удержаться от слез, вспоминая те времена. Оливер навел справки о возможности строительства на прежнем месте, но это пока не значилось в планах городских властей.

Нынешнее здание нашел для «Литтонс» Бой Уорвик, который теперь занимался недвижимостью. Вернувшись с войны, он мучительно искал, чем бы ему заняться. Мирная жизнь казалась пресной и скучной для его беспокойной натуры. Однажды, отправившись прогуляться, он забрел в разрушенный квартал и заметил, с какой лихорадочной скоростью там начинается новое строительство. И тогда он начал покупать земельные участки, действуя тихо и осмотрительно: несколько домов в одном месте, еще пару в другом. Где-то он начинал строительство, а другие участки просто придерживал. Венеция с гордостью сообщила Адели, что в ее муже пробудился талант торговца недвижимостью. Узнав, что два участка уже куплены, Бой покупал тот, что находился между ними, и ждал. Ждал появления крупной фирмы, заинтересованной в застройке целого квартала. Потенциальные застройщики поднимали цену выкупа. Бой ждал еще немного и, когда, по его мнению, цена достигала своего максимума, продавал им участок.

– Очень умная стратегия, – с восхищением говорила Венеция.

Как и отец, Венеция мечтала о здании на Гросвенор-сквер. Дом 45 на Клэрис-стрит она тихо ненавидела. Но она внимательнее, чем Оливер, относилась к бухгалтерским ведомостям и потому не поддавалась на отцовские уговоры.

А Джайлзу на Клэрис-стрит нравилось. Современное здание, без излишеств, подходящее для современного, хорошо налаженного книжного бизнеса.

Вот только в самом издательстве не ощущалось ни современности, ни тем более налаженности книжного бизнеса.

Книжная торговля испытывала тяжелые времена. Война закончилась, но конца проблемам военного времени пока не было видно. Лимит на бумагу сохранялся, и квоты были урезаны еще сильнее, чем прежде. По Англии прокатилась волна забастовок. Люди, вернувшиеся с войны, ожидали большего, чем страна могла им предложить. Стоимость бумаги заметно возросла, а сроки выпуска книг существенно замедлились.

Теперь считалось вполне приемлемым, если путь от подачи рукописи до публикации книги занимал год. В книжных магазинах спрашивали определенные книги, которых там не было. Это разочаровывало читателей. На книги до сих пор распространялись требования военного времени, что сказывалось на их внешнем виде. Они существенно проигрывали глянцевым и красочным американским книгам, пользовавшимся большим спросом.

Упомянутые проблемы были общими для всех издательств. Но в «Литтонс» хватало и собственных проблем.

Самой серьезной проблемой был постоянный конфликт между сверхосторожной, реакционной позицией, занятой Оливером и Эдгаром Грином, и позицией Селии, основанной на изучении спроса, интуитивном чутье и готовности к серьезному риску. Эту позицию поддерживали Барти и другие молодые женщины из числа редакторов. Рукописи перспективных авторов Оливер с Эдгаром либо отвергали с ходу, либо устраивали по ним затяжные дебаты. Кончалось тем, что эти книги выходили в других издательствах, которые держали нос по ветру и умели реагировать быстрее.

Разработанные Венецией схемы сделок и рекламных кампаний Оливер и Джайлз отвергали, называя их вульгарными, безвкусными и дорогостоящими.

«Меридиан времен» и сага о Бьюхананах, которые в прошлом принесли «Литтонс» изрядные доходы, уже не пользовались большим спросом. Главным направлением в литературе стал беспощадный реализм. В романах вроде «Змеиной ямы», «Берлинских рассказов» Ишервуда или «Консервного ряда» Стейнбека мир представал без прикрас. Такие романы, как «Милосердие и благосклонность», с их ностальгией и сентиментальным юмором, были уже не ко времени.

Барти нашла для маленькой Дженны прекрасную няню, а сама целиком включилась в работу. Ведомая своим редакторским чутьем, она предложила купить права на публикацию двух произведений. Первое было романом ужасов, пронизанным черным юмором, второе – сугубо реалистичным повествованием о тяжелой жизни семьи, отчаянно стремящейся приспособиться к послевоенным условиям. Оба ее предложения были отклонены.

– Мне очень жаль, Барти, – сказала ей Селия. – Раньше я просто заплатила бы из своих денег, но сейчас не смогу. Стоимость слишком велика.

Двое молодых редакторов, чувствуя, что их энергия и инициатива никому не нужны, стали подыскивать себе другую работу. Одна получила предложение из «Макмиллана», вторая – из «Касселла». Селия с огромным трудом уговорила их повременить с уходом.

Джей по-прежнему находился в армии. Его демобилизация затягивалась на неопределенный срок, где самой ранней датой был канун Рождества. Селия была этому даже рада: еще один молодой, нетерпеливый талант, который явно взбунтуется против старой гвардии.