Повелитель теней. Том 3 - Лариса Куницына

Авсур вопросительно взглянул на Сёрмона и увидел, что тот с вожделением рассматривает искристую шкурку зверька.

- Только попробуй, - проворчал Авсур и сунул ему под нос кулак.

- Да какая с него шкура, только на перчатки… - усмехнулся Сёрмон.

- Ты меня понял, - с угрозой в голосе проговорил Авсур.

- Слава Звёздам, - Фарок устало опёрся руками о стол. – Мы успели. Я прошу вас, отец, я очень вас прошу: никогда не делайте этого!

- Хорошо, мой мальчик, - кивнул тот и, подойдя, обнял его. – Я обещаю тебе, что больше никогда не стану пытаться вызвать его.

- Всё хорошо, что хорошо кончается, - пробормотал Антон и почесал за ухом довольного Юки.

А Сёрмон так же почёсывал ошалевшего филина, которого поднял с пола и нежно прижал к своей груди.

Глава 23

Светлый день подходил к концу, и на лес, окружавший звездолёты, медленно опускались тихие голубые сумерки. Громкий пересвист птиц постепенно смолкал, уступая место негромкому стрёкоту кузнечиков и шуму ветра в густых кронах деревьев. Жизнь в лесу замирала, готовясь к долгой спокойной ночи, которую не нарушали человеческие войны и смуты. Всё вокруг дышало прохладой и умиротворением, и даже негромкое ржание лошадей, послышавшееся в тишине, не нарушило спокойствие природы, мягко погружавшейся в сон.

Отряд из тринадцати всадников в рыцарских доспехах на усталых лошадях не спеша двигался по лесу, следуя маршрутом, обозначенным светящимися в полумраке наклейками на стволах деревьев. Когда они выехали на небольшую поляну, украшенную странным деревянным идолом, один из них махнул рукой, и пять наездников отделились и скрылись в тени деревьев. Офицеры «Пилигрима» отправились к своему звездолёту, в то время как их коллеги проследовали дальше по тропе, ведущей к «Паладину».

Их путь был хоть и дальним, но достаточно спокойным. Они покинули поле битвы под стенами луара рано утром и двигались на юг, лишь ненадолго останавливаясь на небольшие привалы. При этом командор де Мариньи жёстко пресекал все разговоры о том, что неплохо было бы заехать по дороге в Магдебург. Он прекрасно понимал, что его товарищи из обеих сошедшихся на равнине армий всё ещё находятся под действием воинственного духа, витавшего над боевыми штандартами луара и Сен-Марко. Их мысли и воспоминания всё ещё были там, среди новых друзей, и души рвались в бой, но любая задержка в пути была бы потворством этой слабости, а потому он настойчиво вёл их в расположение звездолётов. А они, следуя жёсткому приказу командования, вынуждены были подчиниться. В его присутствии они не решались выражать своё недовольство, но когда он со своими подчинёнными скрылся в лесу, остальные слегка расслабились. Всё-таки для них Джим Ноттингем был, скорее, сослуживцем, чем строгим командиром. И потому, проводив Хока взглядом, Игнат Москаленко вздохнул с облегчением и, поравнявшись с ехавшими впереди Карначом и Валуевым, спросил:

— Не кажется ли вам, друзья мои, что мы дезертировали перед боем, бросив своих товарищей по оружию на произвол судьбы?

Карнач мрачно взглянул на него, а возглавлявший отряд Ноттингем обернулся и, вздёрнув бровь, поинтересовался:

— Проблемы, капитан?

— Никаких проблем, командор, — ответил за Игната Валуев и, взглянув на друга, проворчал: — Сказал бы спасибо, что тебя в последний момент вытащили из пекла, где тебе не понятно за что могли снести голову.

— Или просто и бесхитростно отрубить руки и ноги, — добавил Карнач. — Потому прекращаем эти разговоры и думаем, как будем выкручиваться, когда придётся докладывать о нашем несанкционированном командованием участии в боевых действиях на чужой планете.

— Если будет, кому докладывать, — проворчал Игнат, и, тем не менее, это замечание дало ему новую тему для размышлений, и он помрачнел ещё больше, обдумывая сложившуюся ситуацию.

О близости звездолёта их известили голоса перекликающихся в перелеске стажёров, и Джим, чтоб не напугать их, заранее крикнул:

- Свои!

По тому, как курсанты кинулись им навстречу, что-то радостно тараторя на ходу и подхватывая уздечки коней, чтоб с почётом препроводить офицеров в лагерь, те с печалью поняли, что никаких других развлечений у ребят здесь нет, и даже их возвращение является большим событием.

Звездолёт встретил их нависающей над поляной безмолвной скалой, едва выступающей из сгустившихся сумерек. Даже отсветы огня от костра не оживляли его тёмные борта, и эта безрадостная картина, а более всего окружавшая лагерь тишина, произвели на вновь прибывших гнетущее впечатление. Возможно, кому-то из них и хотелось тут же развернуть коней и отправится назад, туда, где их ждали либо звуки кровавых сражений, либо палачи, быстро приводящие в исполнение приговоры, вынесенные дезертирам и изменникам, однако, делать они этого не стали. Джим Ноттингем спрыгнул с коня на землю и, обернувшись к ним, произнёс:

- Войны, господа офицеры, рано или поздно заканчиваются для всех, и вам ещё повезло, что со своей вы вернулись живыми. Потому привыкайте к мирной жизни, а чтоб вам было легче освоиться в новой реальности, я придумаю, чем вы сможете занять себя с раннего утра и до позднего вечера. Как командир звездолёта обещаю: скучать вам не придётся.

- Вынуждена тебя разочаровать, Джимми, - раздался рядом женский голос, и к ним подошла Изабо Моро, которая как-то не очень радовалась его возвращению, - но ты – не командир. Азаров вернулся.

- Вот как? – ничуть не расстроился и не удивился Ноттингем. – Значит, они его нашли и вытащили оттуда. Понимаю, почему тебе так грустно…

- Хватит скалиться, - огрызнулась она. – Посмотрим, как ты запоёшь, когда попадёшь ему под горячую руку.

- Максимум, что мне грозит: я превращусь в кучку пепла, - пожал плечами Джим и обернулся к подчинённым. – Я к командиру, доложу о нашем прибытии. А вы снимайте эти консервы и приведите себя в порядок. И побриться не забудьте, а то выглядите, как банда мародёров.

- Да поняли уже! – проворчал Валуев и направился к костру, возле которого сидел со своей трубкой Бейбал Устунов.

Светлый день пролетел для меня непривычно тихо и спокойно, и неожиданно приятно. Я и забыла, какое это удовольствие, видеть вокруг аккуратно постриженных и умытых здоровых людей, говорящих на твоём родном языке. Делать мне было нечего. Быт в лагере и