Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Благодарю, но я не ваш родственник и не терплю фамильярности.

— Большой Том всегда так выражается, — вставил бостонец. — Он не имел в виду ничего плохого.

— Плохо то, что он самонадеянно ставит себя на одну доску с членом Палаты Представителей.

— Полно, конгрессмен, — вмешался в разговор тучный советник в синем морском блейзере.

— Давайте расслабимся, — предложил его тщедушный собрат со сморщенным личиком, сидящий в непомерно большом для него кресле. — Мы все здесь преследуем одну цель, а потому долой церемонии, обойдемся без них… Мы хотим, чтобы вы вышли из игры, Кендрик. Надо ли выражаться яснее?

— Раз вы так решительно настроены, думаю, вам следует попытаться.

— Хорошо, — продолжал коротышка, ноги которого едва касались ковра, устилающего пол. — Как сказал некто, будем честными — это не стоит нам ни черта… Мы представляем политическую философию, которая имеет право на существование ничуть не меньше, чем ваша, но потому, что она — наша, мы, естественно, считаем ее более реалистичной и более соответствующей времени. Главное, что в отличие от вас мы исповедуем систему приоритетов гораздо более сильной обороны для страны.

— Я тоже за сильную оборону, — перебил Кендрик. — Но не за ту до крайности уродливую систему, калечащую бюджет и пускающую на ветер сорок его процентов.

— Хорошо сказано, — согласился малорослый оппонент Кендрика из огромного кресла. — Но все эти недостатки в области обеспечения исправит рынок.

— Только не тогда, когда уже потрачены миллиарды.

— Естественно. В противном случае вы бы вели речь о другой правительственной системе, не признающей мальтузианского закона экономической несостоятельности. Силы свободного рынка совладают с этими издержками. Конкуренция, конгрессмен Кендрик. Конкуренция.

— Только не в том случае, если они оснащены в Пентагоне или в подобных ему заведениях, где слишком много бывших питомцев Министерства обороны.

— Черт возьми! — донесся от камина голос яхтсмена. — Если они такое явное дерьмо, пусть убираются ко всем чертям!

— Большой Том прав, — сказал краснолицый бостонец. — Много их развелось повсюду, этих полковников и генералов, которые гроша ломаного не стоят. Можете от них избавиться, но не препятствуйте всему делу!

— Вы слышали? — вопросил синий блейзер с золотыми пуговицами. — Не препятствуйте! Пока мы так сильны, ни один советский лидер не посмеет даже подумать о нападении!

— Почему вы считаете, что любой из них только и думает, чтобы на нас напасть, разрушив при этом большую часть цивилизованного мира?

— Потому что они — марксистские фанатики! — проревел яхтсмен, выпрямившись во весь рост у камина.

— Потому что они глупы, — спокойно поправил его из кресла коротышка. — Глупость — путь к глобальной трагедии, поэтому выживет сильнейший и умнейший… Мы можем критиковать Сенат или Палату, конгрессмен, но только не администрацию. Этого мы не потерпим. Я ясно выражаюсь?

— Вы действительно думаете, что я представляю для вас угрозу?

— Конечно. Вы взбираетесь на трибуну, и люди вас слушают, а то, что вы говорите — очень эффектно, надо сказать, — не в наших интересах.

— А я-то думал, что вы — приверженец свободной конкуренции.

— Да, но на длинной дистанции. А на короткой — излишний надзор и регулирование могут нанести ущерб обороне страны всяческими проволочками. Сейчас этого делать нельзя. Как бы вместе с водой не выплеснуть ребенка.

— Что означало бы выбросить прибыли…

— Они приходят вместе с должностью, как вы совершенно верно нам объяснили, когда речь шла о должности вице-президента… Идите своей дорогой, конгрессмен. Восстанавливайте свою прерванную карьеру в Юго-Восточной Азии.

— Но с чего же мне начать? — спросил Эван.

— Давайте начнем с кредитной линии в пятьдесят миллионов долларов в Гемайншафтском банке в Цюрихе, в Швейцарии.

— Звучит убедительно, но это всего лишь слова. Кто вложит коллатерали?

— У Гемайншафта знают. Вам это ни к чему.

Это было все, что Кендрик хотел услышать. Если только станут известными связи этих людей с террористами от Бекаа до Кипра, правительство Соединенных Штатов употребит всю силу и полноту своего влияния, чтобы заставить Цюрихский банк нарушить швейцарский кодекс секретности и молчания.

— Я проверю кредитную линию в Цюрихе через тридцать шесть часов, — сказал он, поднимаясь. — Этого срока для вас достаточно?

— Более чем достаточно, — ответил человечек из большого кресла. — А когда вы получите подтверждение, то будьте добры оказать любезность вице-президенту, послав ему копию вашей телеграммы в Чикаго, в которой вы безоговорочно снимаете свою кандидатуру.

Кендрик кивнул, бегло окинув взглядом трех остальных советников.

— Всего хорошего, джентльмены, — промолвил он и направился к выходу.

В холле навстречу ему поднялся со стула, стоявшего у толстых двойных дверей, черноволосый мускулистый человек с правильными, остро отточенными чертами лица и зеленым значком секретной службы на лацкане пиджака.

— Добрый вечер, конгрессмен, — приветливо произнес он, делая шаг вперед. — Для меня было бы большой честью пожать вам руку, сэр.

— Очень приятно.

— Я знаю, что нам не следует говорить о том, кто здесь бывает, — продолжал он, сжимая руку Эвана, — но я сделаю исключение для своей матери, которая живет в Нью-Йорке. Возможно, это безумие, но она считает, что вы должны стать Папой.

— Боюсь, что Курия меня недосчитается… Вице-президент просил меня повидать его перед отъездом. Он сказал, что будет у себя в кабинете.

— О, конечно. Это здесь. И разрешите заметить, он будет рад вашему появлению. У него сейчас какой-то очень раздраженный посетитель, прямо взрывоопасный. Я даже не поверил машинам и обыскал его самолично. Я не разрешил ему взять с собой его сумку.

И тут только Кендрик заметил большую дорожную сумку, красующуюся на стуле по левую сторону двойной двери. Внизу, на полу, стоял пухлый черный чемодан из тех, которые обычно называют докторскими. Эван уставился на него; где-то он его уже видел. В его мозгу включился внутренний экран памяти, пронеслись сменяющие друг друга обрывки картин и образов, словно озаренные вспышками света! Каменные стены в другом холле, другая дверь; высокий худощавый человек с предупредительной улыбкой — слишком любезной, слишком предупредительной для незнакомца в незнакомом доме, — случайно оказавшийся врачом и заверявший успокоительным тоном, что он только послушает грудь и возьмет немного крови на анализ.

— Если вы не возражаете, — произнес Кендрик, словно пробиваясь сквозь пелену тумана и сознавая, что голос его едва слышен, — будьте добры, откройте дверь.

— Я должен вначале постучать, конгрессмен.

— Нет, прошу вас!.. Прошу, сделайте, как я сказал.

— Боюсь, вице-президенту это не понравится, сэр. Мы всегда обязаны вначале постучать.

— Откройте дверь, — приказал Кендрик свистящим шепотом, пристально глядя широко раскрытыми глазами на охранника из секретной службы. — Я беру всю ответственность на себя.

— Конечно, конечно. Если кто-то и имеет такое право, то это именно вы.